1.8. Кризис в работе Экспертно-консультационной группы
Постепенно у нас нарастало недовольство результатами нашей деятельности. Так, 10 октября 2017 года я написал коллегам письмо (привожу его с сокращениями):
«Полагаю, что у нас всех последние месяцы накапливается неудовлетворенность нашей работой в ЭКГ и нашим взаимодействием с ЦИК.
ЭКГ формально существует уже почти 9 месяцев, а фактически – 10 месяцев. Можно попробовать подвести итоги, и они мало утешительны. Наша первая записка “О совершенствовании системы учета избирателей и обеспечении возможностей голосования вне места жительства” как будто бы дала толчок для реформы системы голосования по месту нахождения, но она реализовывалась при нашем минимальном участии и неудовлетворительно с моей точки зрения. Из всех остальных наших предложений реализуется только одно – введение видеокамер в ТИКах.
Что касается контактов с ЦИК, то ЭА лишила нас возможности взаимодействовать не через нее, а контакты с ней самой становятся все реже…
Не нравится мне и позиция ЭА, высказанная в беседе с АЮ, о том что “мы очень полезны как "черные оппоненты"”. Во-первых, как бывший витаминолог, я очень четко чувствую разницу между понятиями “полезны” и “необходимы”. Во-вторых, мы (во всяком случае я и, уверен, АЮ) воспринимали свою роль в первую очередь как генераторов идей. Критиками (оппонентами) мы уже были при Чурове, и для этой роли не нужно было создавать ЭКГ…
Наша позиция всегда состояла в том, что российские выборы имеют системные недостатки, и изменить ситуацию можно только широким комплексом мер. В начале моего общения с ЭА в 2016 году она с этой позицией соглашалась… Сейчас есть ощущение, что ее позиция изменилась, и разрыв между ей и нами в понимании ситуации становится критическим.
Надо думать, что нам делать в этой ситуации. Я далек от мысли о демарше с отказом от работы в ЭКГ. Надо пользоваться любыми каналами влияния, если, конечно, это не препятствует главному… Я полагаю, что нужен серьезный разговор».
10 января 2018 года я писал Элле Александровне:
«Мне очень жаль, что у нас не получается встречаться чаще. Наблюдая Вас с экрана компьютера, я вижу, как Вы стараетесь вырваться из бюрократических тисков, но они Вас затягивают. Мне кажется, что общение с людьми, не затронутыми бациллами бюрократии, Вам могло бы помочь. Вы уже несколько раз называли нас “черными оппонентами”. Сам по себе этот “статус” мне сильно не нравится – и не только из-за слова “черный” и ассоциаций с ВАКовской практикой. Мы всегда себя воспринимали как генераторов идей, а роль критиков для нас не может быть главной. Для выполнения этой роли не нужно никакого ЭКГ. Роль критиков мы вынужденно играли при Чурове, сейчас хотелось бы большего. Приближается годовщина создания ЭКГ. Не буду скрывать, у меня мало удовлетворения от результатов нашей работы. Наверное, у Вас тоже. Тут что-то надо менять».
18 апреля 2018 года я писал коллегам:
«Когда наша группа только создавалась, Александр удачно, по-моему, обозначил две ее функции:
1) доносить до ЭА наш взгляд (и взгляд той части общества, с которой мы контактируем) на состояние дел и текущие электоральные процессы;
2) предлагать пути решения проблем.
На мой взгляд, с первой функцией мы совсем не справляемся. Для ее выполнения нам надо встречаться чаще (а ведь как-то она уже согласилась, что встречаться надо раз в неделю). Либо, если не получается часто встречаться, писать ей специальные записки-обзоры.
При этом, возможно, надо отдельно реагировать на ее публичные выступления, с которыми мы не согласны. Тоже путем записок. Я изредка этот делал, когда становилось невмоготу (и когда у нее еще была почта).
Что касается второй функции, то вся наша деятельность была главным образом посвящена ей. Но я могу вспомнить лишь три предложения, которые были хоть как-то реализованы, в основном не так, как нам бы хотелось. Это голосование по месту нахождения, видеокамеры в ТИК и замена выездного голосования на подвоз.
При этом становится очевидной бессмысленность попыток предлагать готовые тексты нормативных актов, чем так увлекается наш председатель. В ЦИК, естественно, есть сложившийся порядок подготовки документов: их готовят соответствующие подразделения аппарата, и у этих подразделений выработался свой стиль. Поскольку стиль Андрея от него сильно отличается, то его тексты в лучшем случае подвергаются кардинальной переработке, а чаще просто выбрасываются.
Полагаю, что наша задача – предлагать принципиальные способы решения проблем и излагать их в максимально доходчивой для ЭА форме».
23 апреля 2018 года мы по инициативе Бузина совместно подготовили записку «О результатах работы Экспертно-консультационной группы при Председателе ЦИК России». В ней были перечислены 29 наших записок. В большинстве случаев мы отмечали, что предложение не реализовано. В отдельных случаях мы выражали неудовлетворенность тем, как оно было реализовано.
Отмечу, что на встречах с Памфиловой Бузин нередко спрашивал ее о судьбе наших предложений. Выглядело это не вполне корректно: фактически Бузин требовал у Памфиловой отчет. Но это были вынужденные приемы.
После конфликта, возникшего на совещании по видеонаблюдению 14 августа 2018 года (см. подраздел 1.5), Андрей Бузин решил подать в отставку. Вот как он это объясняет в своей книге:
«После встречи в ЦИК 14 августа у меня созрело решение прекратить оплачиваемую деятельность на должности руководителя ЭКГ. Душа моя требовала отреагировать на два основных обвинения: на намек, что я получаю за эту деятельность деньги, и на прямое заявление Памфиловой о том, что работа выполнена небрежно. Ну, а мозг подсказывал, что наконец настал момент, когда Элла Александровна уже точно не сможет изменить ситуацию с нашими выборами, превратить их в настоящие».
15 августа Андрей послал нам (мне, Кыневу и Рачинскому) проект своего письма Памфиловой об отставке. Дальнейшую нашу переписку в течение 15–16 августа хочется привести максимально подробно.
Любарев: «Я еще не прочитал все, но после первых строк сразу выражаю свое мнение, что такое решение желательно принимать сообща… Надо вместе обсудить не текст, а суть… В любом случае нам всем надо подумать, не подать ли заявления вместе?... Подумав, я пришел к мнению, что такие вопросы неэтично решать по переписке. Все-таки мы с ЭА работали около двух лет, и нельзя так расставаться, в такой форме. Давай попросим встречу, поговорим откровенно и по ее результатам пусть каждый примет решение».
Кынев: «Честно скажу: я не любитель скандалов».
Любарев: «Я тоже не любитель скандалов. Если даже мы уходим, то так, чтобы сохранить нормальные отношения. Поэтому я и предлагаю попросить ЭА о встрече».
Бузин: «А при чем здесь скандал? И я вообще-то тоже не любитель».
Кынев: «После такого письма явно никаких отношений не будет. Впрочем, каждый волен подписывать все, что считает нужным. Вообще я считаю, что имеет место излишний перегиб в агрессии и тональности, причём он возник уже давно. На месте ЭА я бы давно хлопнул дверью».
Любарев: «Такой уход – без разговора, но с отправкой письма такого содержания – это скандал. Даже если содержание письма не будет разглашено. Еще надо понимать, что такое событие неизбежно привлечет внимание некоторых СМИ. И они будут нас теребить и просить комментария. Надо и к этому быть готовым».
Рачинский: «Мне представляется, что встреча крайне желательна. Возможно, имеет смысл нам предварительно собраться самим, чтобы разобраться с нашей позицией».
Любарев: «Нам собраться было бы хорошо, но мы между собой многие вопросы можем обсудить и заочно».
Рачинский: «Заочное обсуждение мне кажется неправильным для текущей ситуации, здесь чересчур важны интонации».
Любарев: «Я вот о чем подумал. Уход Андрея, а тем более наш коллективный уход для ЭА будет тяжелым ударом. Как бы она ни обижалась на Андрея (иногда справедливо, иногда нет), но для нее было важно взаимодействие с нами. Плюс ей важно, как это выглядит в обществе. Поэтому, если мы решим, что в ЭКГ больше нет смысла, надо сделать это наименее болезненно для ЭА. Точнее, позволить ей сделать это наименее для себя болезненно. Мне кажется, что такой вариант есть. Она на последней общей встрече говорила про экспертный совет при ЦИК, а со мной она это обсуждала и раньше. Я, правда, опасаюсь, что тут у нее ничего не получится или получится "как всегда". Через ЦИК провести что-то хорошее и полезное очень трудно. Но пусть думает. Смысл в том, чтобы ликвидацию ЭКГ она могла представить как результат создания совета, после которого ЭКГ станет ненужной».
Кынев: «Лично я коллективно выходить не буду, так как не согласен с форматом общения с ЭА, который сложился. Если и выйду, то напишу собственное письмо. Лучше, я думаю, честно и корректно поговорить с ЭА о проблеме и написать примерно то, что написал АЕ, что мы бы не хотели наносить личного политического ущерба ей, не делать публичных заявлений и обсудить вариант трансформации отношений».
Любарев: «Мое предложение: нужно попросить ЭА о встрече наедине на следующей неделе. Причина – наша неудовлетворенность работой ЭКГ. Более подробно говорить, вероятно, не надо (или все же намекнуть, что речь может пойти о прекращении работы?). Встречаться нам между собой лучше ближе к встрече с ЭА».
Любарев: «Есть два варианта: 1) мы все уходим из ЭКГ, 2) ты уходишь (может, еще кто-то), но кто-то остается. При этом, скорее всего, ЭКГ будет пополнена новыми людьми. Новым руководителем может стать кто-то из нас, а может кто-то новый. Вполне возможно, что после этого еще кто-то из нас уйдет. В общем, второй вариант какой-то мутный. Видимо, речь должна идти о том, что ЭКГ в нынешнем виде прекращает работу. Но, как я написал вчера (и Александр меня поддержал), надо дать ЭА возможность создать новый формат взамен ЭКГ».
Бузин: «Очень сильным побуждающим моментом для написания мной заявления об уходе была наша встреча во вторник, на которой вас не было. ЭА с очевидностью дала понять, что она в принципе не поддерживает критику нарушений на президентских выборах… В совокупности со всеми вывертами с Избирательным кодексом, псевдонаблюдателями и просто высказываниями я полагаю, что мы подошли к черте, которую ЭА перешла (что закономерно и следовало ожидать)… Так что, я решил, что пора выходить из дела, которое переросло в игру. И каждый здесь принимает решение сам… Так что, о встрече, я, конечно, попрошу. Но по указанным причинам мое решение должно быть передано ЭА вне зависимости от встречи с ней».
Любарев: «Мне понятны твои мотивы, и я сам их частично разделяю. Я не думаю, что надо прекращать взаимодействие с ЭА и ЦИК, но формат ЭКГ, похоже, исчерпан. По поводу твоего решения: я настоятельно рекомендую не передавать ЭА заявление до встречи. Так будет корректнее. Текст заявления я бы тоже пригладил».
Рачинский: «Мне кажется, что о встрече с ЭА лучше договариваться после того, как мы обсудим ситуацию сами, иначе мы рискуем реально получить цейтнот, когда из приемной позвонят и скажут “завтра к 15”. Вариант “ЭКГ без Бузина” можно не обсуждать, его не существует IMHO».
Кынев: «Я в ЭКГ изначально был лишним, и то, к чему свелась в итоге её деятельность, то есть обсуждение закорючек в инструкциях, мне совершенно не интересно и вне моего профессионального профиля, так как я не юрист. Но мне было интересно наблюдать сам процесс работы ЦИК, слышать позиции по разным вопросам, и это тоже очень важная и ценная информация и опыт. Честно скажу, изначально было понятно, что никакой роли кроме декоративной у ЭКГ нет и не будет. И меня удивляет, если был серьёзный расчёт на какую-то реальную роль. Это наивно. По этой причине лично у меня нет разочарований, так как не случилось ничего такого, чего я изначально не ожидал».
Любарев: «У меня разочарование, видимо, меньше, чем у Андрея, но тоже есть. Я рассчитывал на большее взаимодействие и большее взаимопонимание. Закорючки в инструкциях меня тоже мало волнуют, но мы обсуждали и более серьезные вещи. Информации от работы в ЭКГ я получал очень мало, и в этом тоже часть разочарований. Но есть еще один аспект, побочный. РФСВ ведет себя так, что мне тяжело оставаться его формальным сотрудником. Конечно, деньги нелишние, но у меня ощущение, что это единственное, что мы имеем от ЭКГ. И это тоже тяжело осознавать».
В итоге мы решили встретиться 20 августа в кафе. Хотели пригласить также Мельконьянца, но он был занят в этот день. 19 августа переписка возобновилась:
Любарев: «Боюсь, что наш разговор в понедельник может принять сумбурный характер. Поэтому хочу его предварить подробным изложением своей позиции.
В сложившейся ситуации возможны три варианта:
1) Андрей Юрьевич отказывается от своей просьбы об отставке;
2) ЭКГ прекращает свое существование, и наши контакты с ЦИК вновь принимают спорадический характер;
3) ЭКГ в каком-то виде сохраняется, возможно, изменив название, изменив состав и формат работы.
Первый вариант целиком зависит от Андрея Юрьевича. При этом, насколько я понимаю, его отношения с ЭА дошли до такой стадии, когда совместная работа в любом случае будет затруднена. Выбор второго или третьего варианта в наибольшей степени зависит от ЭА. Если она заинтересована в продолжении сотрудничества, она выберет третий вариант.
Для меня третий вариант также предпочтительнее второго. У меня тоже есть большая неудовлетворенность работой в ЭКГ. В первую очередь, по моему мнению, это связано с противодействием, которое оказывают нашим инициативам другие члены ЦИК и сотрудники аппарата (а также администрация всех уровней). С этим противодействием ЭА не только не удается справиться, но и ее позиция под их влиянием претерпевает метаморфозы. Тем не менее, я не считаю наши возможности исчерпанными. Пока ЭА еще окончательно не сдалась (как мне это представляется), нужно попытаться сохранить влияние на нее.
Таким образом, если Андрей Юрьевич не изменит свою позицию и не откажется от заявления об отставке, предлагаю донести до ЭА следующую позицию:
1) мы сожалеем, что между ЭА и АЮ возник конфликт, который привел к его отставке;
2) мы не полностью удовлетворены работой ЭКГ и полагаем, что она могла бы работать более эффективно;
3) мы хотели бы сохранить возможность доносить свою экспертную позицию до ЭА и других членов ЦИК и надеемся, что ЭА в этом также заинтересована;
4) формат нашей дальнейшей работы мы оставляем на усмотрение ЭА. Это может быть как сохранение ЭКГ (с возможным изменением ее состава и формата работы), так и создание иного органа (экспертный совет и т.п.). Единственное, что мы не сможем принять, это включение в такой орган людей, с которыми мы не находим общий язык.
Мои предложения по изменению формата работы сводятся к следующему:
1. Расширение состава, преодоление узости (но без включения людей, с которыми невозможно найти общий язык). Возможно включение в группу экспертов, живущих не в Москве (с учетом того, что почти вся работа идет по переписке).
2. Ориентация на концептуальные вопросы, а не нормативные акты.
3. Ориентация на установление взаимопонимания с членами ЦИК и сотрудниками аппарата.
4. Необходимость получения большей информации от ЦИК.
5. Увеличение частоты встреч.
6. Работа не только с председателем, но и с другими представителями ЦИК.
7. Возможность подготовки документов одним или несколькими членами группы от своего имени.
8. Отдельное внимание – сайту ЦИК и другим способам информирования».
Кынев: «Я думаю что АЕ мог бы стать председателем ЭКГ как человек более компромиссный, а АЮ остаться членом ЭКГ».
Любарев: «Да, хотелось бы, чтобы АЮ остался в качестве члена».
Бузин: «Мои отношения с ЭА ничем не хуже, чем отношения других членов ЭКГ (за исключением Саши, у которого этих отношений практически нет). Нас всех, занимавшихся экспертной работой по избирательному законодательству, игнорировали, и Аркадия проигнорировали не меньше, чем меня… "Сохранить влияние на нее...". Это какое же у нас было влияние? Может быть принят хоть один документ? Наше влияние настолько сильно компенсируется влиянием лиц, которые работают с ней регулярно, что в конечном итоге мы имеем результатом лишь заявления, что ЦИК сотрудничает с так называемыми экспертами. И события с Избирательным кодексом, и события с псевдонаблюдателями в самое последнее время показали, что влияние это нулевое. Иначе говоря, нам (не только мне!) показали наше место в этой системе: оно около пропагандистской параши. Мне лично не хочется там сидеть».
Любарев: «По поводу твоих отношений с ЭА. Из рассказов о встрече в прошлый вторник (да и со встречи 2 августа) у меня создалось ощущение, что она дала понять, что не хочет с тобой общаться. Это, пожалуй, главная причина, по которой я не пытаюсь тебя отговаривать от отставки. Я не хотел бы обсуждать причины конфликта. В конце концов возможна просто элементарная усталость друг от друга.
Принципиально не согласен с утверждением, что "наше место в этой системе около пропагандистской параши". Кстати, у нашей работы все же есть результат. Я вижу как минимум три: голосование по месту нахождения (при всех издержках его исполнения, которые еще можно поправить), камеры в ТИК и снижение голосования на дому. Это мало, но это не ноль. Противодействие нам действительно большое. Ну так без этого и быть не могло. И несмотря на такое противодействие что-то получается. Надо только поменьше давать поводов для контратак».
Итак, 20 августа мы встретились вчетвером. Результат нашего разговора подытожил Бузин: «Я понял, что остальные члены ЭКГ не готовы выйти из ее состава, и мы приняли решение о том, что я прошу отставки с должности руководителя, но не выхожу из состава ЭКГ, и мы продолжаем работать в той форме, которая у нас сложится после моей отставки».
При этом Андрей не прислушался к моему доводу не посылать письмо по почте, а очно сообщить Памфиловой о своей отставке. Вечером того же 20 августа он послал Памфиловой скорректированное письмо с просьбой об отставке. Полностью его письмо приведено в книге. В конце он писал: «Надеюсь, что Вы продолжите взаимодействие с остальными членами ЭКГ… Полагаю, что Вы найдете возможность встретиться с нами на следующей неделе».
Утром 21 августа я осознал, что, несмотря на такую концовку, Памфилова не сможет понять нашу позицию и не сможет понять, зачем нам нужна встреча с ней. И, ни с кем не посоветовавшись (что, вероятно, было неправильно), я послал Элле Александровне такое письмо:
«Мы с пониманием относимся к решению Андрея Юрьевича, хотя и сожалеем, что обстоятельства привели его к такому решению. Со своей стороны мы (я, Александр Владимирович и Станислав Збигневич) готовы к продолжению сотрудничества. Формат такого сотрудничества мы бы хотели обсудить с Вами при личной встрече».
Копию я послал коллегам по ЭКГ. Андрея мое письмо обидело, хотя я так и не понял, что в нем было для него обидного.
Но встреча с Эллой Александровной состоялась не скоро. И на ней не получилось согласовать новый формат работы. Так наша группа оставалась в подвешенном состоянии до марта 2019 года.
