1.16. «Обнуление»
Слово «обнуление» для меня символизирует все, что происходило в 2020 году. Речь не только о президентских сроках, но и об общей деградации (обнулении) права, в том числе избирательного и референдумного.
Процесс был запущен Президентом 15 января 2020 года, но до конца февраля я не пытался обсуждать эти вопросы с ЦИК, полагая, что от комиссии тут ничего не зависит.
Правда, 17 января я написал пост, где предложил (раз уж Президент любезно разрешил предлагать и другие поправки) включить в Конституцию ряд положений, касающихся ЦИК и системы избирательных комиссий, в том числе наделить ЦИК правом законодательной инициативы. Это была проверка. Я считал и считаю, что такие изменения было целесообразно внести в Конституцию, но бороться за них не собирался. Однако я полагал, что руководство ЦИК вполне могло добиться для себя такого «подарка» в обмен на готовность проводить общероссийское голосование по придуманным в Администрации правилам. Не добились – по-видимому, не захотели.
Как я писал в подразделе 1.12.5, 27 февраля 2020 года прошло последнее заседание НЭС, где обсуждалось и общероссийское голосование. На следующий день было заседание ЦИК, на котором комиссия приняла за основу проект нормативного акта «О Порядке подготовки и проведения общероссийского голосования по вопросу одобрения изменений в Конституцию Российской Федерации». И я в своем посте от 28 февраля писал:
«Газета написала, что Элла Памфилова "никак не реагировала на недоумение экспертов, например на вопрос члена Совета движения “Голос” Аркадия Любарева, зачем проводить все это в авральном режиме". У меня, конечно, такой вопрос тоже возникает, но я его вчера не задавал: вопрос все же должен быть адресован не Памфиловой. Задал его Борис Надеждин. И Элла Александровна на него все же ответила, но позже. Она сказала: спешка из-за того, чтобы кампания ОГ не накладывалась на кампанию ЕДГ-2020. Не могу сказать, что меня этот ответ убедил, но с колокольни ЦИК такие аргументы понятны.
Элла Александровна нас вчера в основном пыталась убедить, что все будет сделано максимально честно и открыто, что никаких препятствий для наблюдения не будет, что за четыре года ЦИК сделала очень много, так что теперь можно не бояться досрочного голосования, и т.п. Те, кто знает ситуацию на местах, отнеслись к этим заявлениям с изрядной долей скепсиса. По поводу тех, кто критикует, она съязвила: "не читал, но осуждаю". Я в ответ сказал: да, я не читал и потому пока не осуждаю. Но я выражаю беспокойство…
Нам к тому же говорят, что мы сможем принять участие в обсуждении проекта этого Порядка (насчет участия в обсуждении статьи 2 даже не обещают). Верю, что сможем принять участие в обсуждении, но как-то мало надежды, что сможем добиться каких-то существенных изменений. Впрочем, пытаться все равно будем. Тем не менее, общие контуры уже ясны…
В своем вчерашнем выступлении я сказал: надо понять, ОГ – это ритуальное мероприятие, или волеизъявление граждан? Если это волеизъявление, то надо использовать те процедуры и гарантии, которые наши законодатели выработали за 20–30 лет. Пока в этом отношении больше негатива, чем позитива».
Ликвидировав НЭС, в ЦИК решили заменить его консультативной площадкой. Первое заседание «площадки» прошло 10 марта и было посвящено Порядку проведения общероссийского голосования. Я написал о нем на следующий день подробный репортаж. Вот что я писал:
«Мероприятие было очень похоже на те, которые проходили в ЦИК до создания НЭС. Разве что еще добавилась конференц-связь с регионами. Ну и, что немаловажно, тема обсуждения была более узкой, чем обычно. Но все равно: на новый формат это пока не тянет.
В начале заседания Элла Памфилова сообщила, что в нем принимают участие 44 эксперта, из них 13 – по конференц-связи. 23 участника – бывшие члены НЭС. Выступили 18 экспертов, в том числе 4 по конференц-связи. Что интересно: большая часть выступавших – бывшие члены НЭС (12 в зале и один по конференц-связи). Из тех, кто не был в НЭС, в зале выступили только двое и еще трое по конференц-связи. Иными словами, уже наглядно видно, что состав НЭС был вполне адекватен по качеству экспертов. Другое дело, что в нем было слишком много тех, кто участвовать в обсуждениях не желал. Сократили бы его наполовину – и мог бы работать.
Однако в целом обсуждение я не могу назвать продуктивным. По моим оценкам, из 18 выступавших конкретные замечания и предложения по обсуждаемому вопросу вносили только 8. Это – перечисляю по порядку выступлений – Аркадий Любарев, Григорий Добромелов, Владимир Пеньков, Борис Надеждин, Александр Закускин, Григорий Мельконьянц, Игорь Борисов и Роман Смирнов. Причем большинство из них выступало в конце. Остальные в основном говорили, что их все в проекте Порядка устраивает, и акцентировали внимание на вопросах, которые имеет смысл обсуждать после начала кампании – разъяснительная работа, приглашение международных экспертов и т.п. …
В записке, которую я послал в ЦИК (под ней подписались 37 экспертов), было семь пунктов. Пять отдельных наиболее важных вопросов, шестой пункт – набор более мелких замечаний по тексту, седьмой пункт – проблемы, не отраженные в проекте Порядка. Я в своем выступлении озвучил три проблемы – досрочное голосование, сокращение протокола, монополизация наблюдения общественными палатами…
Общественное наблюдение. Этот вопрос формально не в ведении ЦИК. Закон, принятый
вчера во втором чтении, а сегодня в третьем, определил, что наблюдатели
назначаются только общественными палатами. Более того, порядок назначения
наблюдателей закон поручил принять не ЦИК, а Общественной палате РФ. Что весьма
странно: ЦИК наделена правом издавать нормативные акты, а ОПРФ вроде бы нет.
Тем не менее, для ЦИК проблема наблюдения слишком важна, и там от нее не
отмахиваются. Элла Памфилова обещала, что ЦИК совместно с ОПРФ будет решать все
проблемы. Но, увы, я не чувствую понимания проблем…
Один из главных вопросов, который поднимался на заседании – вопрос о сокращении итогового протокола. Его затронул сначала я, затем меня поддержали Григорий Добромелов, Борис Надеждин и Григорий Мельконьянц. Элла Памфилова возражала на некоторые наши аргументы. Агрессивно защищал сокращенный протокол Николай Булаев, также его защищали начальник правового управления ЦИК Сергей Алешкин и эксперт "Единой России" Дмитрий Орлов…
Мой главный аргумент: отказавшись от строк, содержащих информацию о числе избирателей, проголосовавших на дому и досрочно, ЦИК лишает и себя, и общество важнейшей информации, позволяющей оценить масштабы этих особых способов голосования. А мы знаем, что высокий уровень такого голосования является индикатором неблагополучия. И если ЦИК прячет такие индикаторы, значит, боится, что они покажут неблагоприятные результаты. Но ведь сомнения и обвинения в этом случае все равно будут, но ни у ЦИК, ни у экспертов не будет даже возможности предметно их обсуждать. Памфилова и Алешкин нам отвечали, что эти данные будут отражены в актах. Но неужели непонятна разница между актами и протоколом?! Данные протокола вводятся в ГАС "Выборы", суммируются по всем территориям и регионам и публикуются в Интернете. То, что отражено в актах, выше УИК остается неизвестным.
И, кстати, в результате работа УИК от сокращения протокола не становится легче. Вместо строки протокола надо составить отдельный акт. В чем смысл, кроме как в сокрытии информации? Надеждин еще дополнил аргументацию. Члены УИК привыкли к действующему протоколу, они уже 18 лет такой протокол заполняют.
Аргументация Булаева меня потрясла. Во-первых, он сослался на протокол 1993 года. Это сильно! Люди, которые клянут 1990-е годы, почему-то очень хотят вернуться к тогдашним правилам. Я, кстати, хорошо помню, в каких условиях тогда готовились положения и о выборах, и о голосовании по Конституции, какие ляпы были в статьях о содержании протоколов. 26 лет законодатели работали над тем, чтобы не было такого бардака, а нам предлагают к нему вернуться. Можно было бы уже и не обращать внимание на всякие мелочи. Что в 1993 году не было досрочного голосования. И что в протоколе 1993 года была строка "число погашенных неиспользованных бюллетеней" – почему же поклонники 1993 года ее теперь не стали включать?
Во-вторых, Николай Иванович вдруг начал критиковать тот протокол, который применяется практически с 2002 года (да и раньше, с 1994 года, он был похожим). Он сказал удивительный аргумент: якобы отдельное указание числа избирателей, проголосовавших на дому и досрочно, нарушает их равенство, делит их на полноценных и неполноценных. Остается только задать бывшему депутату Государственной Думы вопрос. Вы ведь голосовали за этот протокол в 2002, 2004, 2005 и в 2014 годах. Когда Вы были искренни – тогда или сейчас? Или Вас кто-то совсем недавно убедил, что протокол, действовавший с 2002 года, плохой? Тогда хотелось бы знать имя этого выдающегося эксперта…
Я поставил вопрос: нужно ли досрочное голосование, если есть голосование по месту нахождения? Элла Памфилова мне ответила, что досрочное голосование призвано заменить голосование по спецзаявлениям, которые подавались в последние пять дней и которых теперь не будет. Здесь сложно спорить заранее. Можно было бы сказать: посмотрим на его уровень, и Вы увидите, что это не так. Но не могу я так сказать, поскольку, как я отмечал в предыдущем разделе, смотреть, скорее всего, будет не на что: не будет у нас информации о масштабах досрочного голосования. Элла Александровна уже не первый раз говорит, что за четыре года они добились необратимых процессов, свели фальсификации к минимуму, и теперь досрочного голосования можно не бояться. Увы, она выдает желаемое за действительное…
Попутно на заседании была поднята пара вопросов, носящих концептуальный характер. Борис Надеждин спросил: что важнее – обеспечить легкость голосования всем избирателям или общественный контроль? Вопрос, на который очень трудно ответить, поскольку важно и то, и другое. Но он сам попытался ответить применительно к нашей ситуации. Возможность голосования практически для всех избирателей обеспечена, а с контролем проблемы. Поэтому в данный момент обеспечение контроля важнее. Можно, конечно, спорить, насколько обеспечена возможность голосования для всех категорий граждан. Но во многих случаях видно желание обеспечить возможность голосования для тех, кто не сильно рвется голосовать. А в некоторых случаях – даже для тех, кто совсем не собирается голосовать.
Элла Памфилова стала объяснять: мол, мы проанализировали ситуацию, наши эксперты дотошно просчитали и увидели, что действующий порядок не обеспечивает возможности проголосовать для многих избирателей. Отсюда досрочка, в том числе и надомная досрочка, и досрочка для удаленных деревень, плюс увеличение на три часа времени для подачи заявлений на надомное голосование. Но у меня, как у эксперта и ученого, маленький вопрос. А где, в каком журнале или сборнике опубликованы дотошные расчеты экспертов, доказывающие, что не обеспечивается возможность избирателей проголосовать? Почему эти расчеты не были доведены хотя бы до НЭС? На словах можно утверждать все, что угодно. Для того и существуют научные публикации, чтобы подвергнуть любые исследования профессиональной экспертизе.
Второй концептуальный вопрос я слышу с давних времен. Помню, как Анатолий Валентинович Петров, вице-премьер правительства Москвы и член МГИК (а фактически надсмотрщик за комиссией) возмущенно вопрошал: почему вы не доверяете избирательным комиссиям? Как вы смеете думать, что там жулики? Но нам сейчас нечего думать. То, что выборы в Москве в 2008, 2009 и 2011 годах были масштабно фальсифицированы, уже практически никто не пытается отрицать.
Сейчас уже Элла Александровна (вот уж от кого не ожидал) начинает говорить о презумпции доверия. Но Николай Иванович Булаев и здесь превзошел всех. Почему вы подозреваете избирательные комиссии в фальсификации? – спрашивает он. – Ведь это не выборы, здесь нет кандидатов. Некому их подкупать. Вот такого уровня рассуждения. То, что в результате голосования явно и очень сильно заинтересован сам президент, а вся вертикаль у нас нацелена на угождение начальству, по-видимому, значения не имеет? Или мы с Вами в разных государствах живем, Николай Иванович?»
20 марта я написал полемические заметки о прошедшем в этот день заседании ЦИК. Вот что я писал:
«В выступлении Эллы Памфиловой проявился один концептуальный спор, который в фоновом режиме велся нами последние несколько лет. С одной стороны были мы, эксперты, с другой – Николай Булаев и сотрудники аппарата ЦИК. Сейчас я вижу, что Элла Александровна четко заняла позицию, солидарную с коллегами из ЦИК. Речь шла о противопоставлении контроля в ходе совершения комиссиями действий (он-тайм-контроле) и пост-контроле. Для нас важны обе формы контроля. При этом мы понимаем, что возможности контроля он-тайм часто ограничены. Поэтому мы всегда придавали большое значение пост-контролю.
ЦИК же признает (по крайней мере на словах) важность он-тайм-контроля и все больше отрицает какую-либо полезность пост-контроля. Я уже отметил, что это проявлялось и раньше. В частности, в отношении к видеонаблюдению: трансляция с участков – да, доступ к архивам – нет. Теперь это проявилось и в других вопросах. Например, в вопросе о протоколе. Вот типичный аргумент в пользу сокращения протокола: мол, протокол дает информацию, когда уже ничего нельзя изменить…
Что
касается пост-контроля, то он, повторяю, чрезвычайно важен. Да, он уже не
позволяет предотвратить совершенные нарушения. Иногда он позволяет отменить
итоги голосования на каком-то участке. Почти никогда не позволяет отменить
результаты выборов или референдума. Тем не менее, только в результате
пост-контроля мы можем увидеть полную картину, оценить масштаб нарушений. И
сделать выводы на будущее. Иными словами, пост-контроль важен для профилактики
будущих нарушений.
Не знаю, понимает ли это Элла Александровна. Но уверен, что многие в ЦИК это
понимают. И именно поэтому делают все, чтобы затруднить пост-контроль.
И особенно меня покоробило, когда я услышал из уст Эллы Александровны слово "псевдоисследования". Оно ведь было сказано в отношении тех, кто занимается анализом электоральной статистики. Во всем мире это серьезное направление, а у нас к нему чиновники давно относятся негативно. Теперь к этому хору обскурантистов присоединилась и Элла Памфилова. Еще недавно у нее, кажется, было желание слушать экспертов. Теперь же, как в старой эпиграмме: "нам нужны подобрей Щедрины, и такие Гоголи, чтобы нас не трогали"…
В обществе и экспертной среде идут споры. А многие коллегиальные органы, которые потому и коллегиальные, чтобы учитывали разные мнения, ведут себя как монолит… В тексте, который поддержали 37 экспертов, в том числе 3 доктора юридических наук и 7 кандидатов юридических наук, говорилось о недопущении сокращения протокола. А в ЦИК по этому поводу не видно дискуссий. Единогласие. Только Евгений Колюшин немного поворчал, но и он проголосовал за Порядок с сокращенным протоколом…
Неожиданная (в духе хорошо заготовленного экспромта) полемика возникла на заседании при обсуждении порядка аккредитации представителей СМИ. Майя Гришина подготовила проект. И вдруг Николай Булаев предложил к нему поправку. Чтобы как на выборах – требовать от представителей СМИ иметь договор с редакцией, заключенный за несколько месяцев до начала кампании. Майя Гришина резонно возражала: ЦИК не вправе устанавливать ограничения, не предусмотренные законом. Закон о выборах такие ограничения предусматривает, а закон о проведении "общероссийского голосования" не предусматривает. Но, как шутили в советское время, если нельзя, но очень хочется, то можно. Кто-то из членов ЦИК тут же придумал, что это не ограничение, а условие (хотя одно другого не отменяет). Представитель Правового управления просто заявил, что ЦИК может писать все, что захочет: закон разрешает. Булаев выкатил тяжелую артиллерию: поддержку председателей региональных избиркомов (по конференц-связи). И Майя Владимировна сдалась. Элла Александровна тоже была в начале в сомнениях, но ее убедить большого труда не составило. Единственный, кто продолжал сопротивляться, – Евгений Колюшин, но и он не проголосовал против, а только воздержался…
Больше всего меня в этом деле удручает то, что такие действия продолжают разрушение публичного права. Первые симптомы я увидел три года назад. Сейчас все продолжается в ускоренном темпе. И создание новой сущности в форме "общероссийского голосования", и пресловутое "обнуление сроков" и т.д. и т.п. Теперь вот это введение серьезных ограничений подзаконным актом ЦИК. Вреда от таких действий может быть не меньше, чем от самого "обнуления сроков". Речь уже идет об "обнулении права"».
21 марта я в своем блоге проанализировал, что ЦИК учла из наших предложений. Процитирую здесь только начало и конец поста:
«28 февраля ЦИК приняла за основу проект Порядка подготовки и проведения общероссийского голосования по вопросу одобрения изменений в Конституцию Российской Федерации и предложила экспертам его обсудить. Проведя предварительно такое обсуждение с кругом близких мне экспертов, я вместе с ними к 10 марта подготовил Замечания к проекту. Под ними поставили свои фамилии 37 экспертов, в том числе 18 членов расформированного НЭС, 3 доктора юридических наук, 7 кандидатов юридических наук, 6 докторов политических, исторических или экономических наук, 7 кандидатов политических, исторических, философских или географических наук, два бывших председателя областных избирательных комиссий, три нынешних члена избирательных комиссий субъектов РФ, три бывших депутата Государственной Думы. Эти замечания мы передали в ЦИК. Теперь, когда Порядок принят в окончательном виде (теперь он называется "Порядок общероссийского голосования по вопросу одобрения изменений в Конституцию Российской Федерации") мы можем посмотреть, какие из них учтены…
Таким образом, большая часть наших предложений не прошла, в том числе и наиболее важные. Фактически можно говорить только о принятии некоторых мер против злоупотреблений при досрочном голосовании и об уточнении мест для фото- и видеосъемки».
Дальше были два месяца затишья в связи с карантином. В начале июня кампания плебисцита (или недо-референдума) стартовала. 2 июня я написал пост о прошедшем заседании ЦИК, где, в частности, писал:
«Когда
слушаешь Эллу Александровну, сразу же всплывает поговорка: "Гладко было на
бумаге…". Да, в ЦИКе вроде бы все красиво придумали и проработали. Можно было бы
попробовать в качестве эксперимента где-нибудь на местных выборах. А вот так
сразу по всей стране провести голосование по совершенно новым правилам… Надо
быть либо очень наивным, либо очень циничным, чтобы говорить, что все вот так и
будет.
Есть хорошо известный специалистам "эффект исполнителя". Он действует даже там,
где люди достаточно законопослушны. Но в нашей стране до этого совсем далеко. Мы
прекрасно знаем, как в массе выполняются (или, точнее, не выполняются)
стандартные процедуры голосования. И мы видим, как в массе соблюдаются (или,
точнее, не соблюдаются) всевозможные ограничения в борьбе с эпидемией. Какие
могут быть надежды, что в этот раз будет лучше?!
На самом деле будет действовать еще один фактор – вдобавок к стандартному непослушанию. Это заинтересованность власти в результате голосования – которая даже не скрывается (и ее невозможно скрыть). Это значит, что на каждом уровне будут стараться показать результат, и будут стараться в мере собственного понимания, что можно, а что нельзя. И все лазейки, которые дают новые правила (которые вроде бы продиктованы заботой о здоровье граждан) будут использованы для достижения "плановых" показателей…
Элла Александровна много и уверенно говорила о том, что все процедуры будут контролироваться наблюдателями. В этом тоже можно усомниться… Очевидно, что и два, и три наблюдателя на участок – это мало. Поскольку будет и выездное голосование, и еще планируется отдельное место для голосования граждан с температурой. И другие специфические процедуры. Особая проблема – шесть дней досрочного голосования, из которых, как я уже отметил, четыре дня будних. Обеспечить наблюдателями все участки в четыре будних дня – я думаю, маловероятно.
И еще один важный момент. Элла Александровна вскользь упомянула, что должны быть наблюдатели, представляющие разные позиции в отношении предмета голосования. Но при нынешнем порядке это практически невозможно обеспечить…
И последнее – об отношении ЦИК к экспертам. Было время, когда об экспертах там говорили уважительно. Теперь мы слышим в основном слова типа "так называемые эксперты", "экспертов по ОГ вообще нет, так как это уникальное мероприятие" и, наконец, "мы не коллеги". Закономерный итог. Большое число настоящих экспертов критикует то, что делает сейчас ЦИК. Есть, конечно, и "одобрямс". Но таких экспертов не очень много и их аргументы, на мой взгляд, слабоваты. Так что у ЦИК уже давно раздражение по отношению к основной массе экспертов. Вопрос только, кто в этом виноват?»
На следующий день Элла Памфилова прислала мне сообщение о том, что ее слова, которые меня обидели, никакого отношения ко мне не имеют. Она подчеркнула, что мои критические замечания всегда корректны, обоснованы и предметны в отличие от тех, кого она имела в виду. Попутно Элла Александровна обещала, что мою записку о проверке подписных листов будет обсуждать со мной немного позже.
Я в ответ написал: «Складывается ощущение, что от Вас уже мало что зависит, а тем, кто реально принимает решения, наши рекомендации не нужны».
5 июня Элла Памфилова пожаловалась мне на публикации Григория Мельконьянца, с которым у нее до того момента были хорошие отношения. Я ей ответил:
«Я уверен, что Григорий пишет искренне. Я не одобряю его стиль, но по сути я пишу о том же. Я давно обращал внимание, что мы утратили взаимопонимание. Общество расколото. Нейтралитет и объективность поддерживать все труднее. Про Вас лично не могу говорить, но позиция ЦИК в целом далека от объективности». Кроме того, я переслал ей письмо от Мельконьянца. Элла Александровна поблагодарила меня за ответ и написала, что худой мир лучше доброй ссоры.
В тот же день я начал серию аналитических публикаций на сайте МОИ. В публикациях от 6 и 7 июня я анализировал буклет ЦИК, размещенный на сайте комиссии. Так, в публикации от 6 июня я писал:
«Уже самый поверхностный взгляд показывает природу наших расхождений. ЦИК делает упор на декларативные нормы, действуя в рамках советской традиции. И не обращает внимание на большинство норм, регулирующих порядок деятельности органов власти и их взаимоотношения. Хотя, по нашему мнению, главная задача Конституции состоит именно в определении порядка формирования и деятельности органов власти».
Публикация от 7 июня была более критичной:
«Первое, что бросается в глаза – преамбула. "Конституция, как карта, показывает, куда движется Россия. С момента, когда она была написана, изменились страна и мир. Со старой картой можно заблудиться или прийти не туда, куда мечталось. С точной и современной Россия будет идти своим путем – дорогой процветания, свободы, развития".
Наверное, можно поаплодировать политтехнологу, который это писал. Сплошь тонкие намеки. Хотя, пожалуй, и не очень тонкие. Стоит остановиться и задуматься, и шарм пропадает…
Следующий абзац преамбулы: "Ценности, традиции, суверенитет и государственное единство – фундамент, на котором стоит наша страна. Поправки в Конституцию укрепляют это основание. Закрепляют приоритеты Основного закона – защиту прав и интересов граждан, социальные гарантии".
Насчет того, на каком фундаменте стоит наша страна, тут можно и поспорить. И с традициями у нас не так хорошо, как кому-то кажется. И про ценности не очень ясно. Но главное в другом. Укрепляют ли поправки это самое основание? Это ведь надо доказывать, а тут в самом начале декларируется – и мы должны просто поверить. В том числе и в то, что поправки закрепляют защиту прав и интересов граждан.
И третий, последний абзац: "Конституция – это мы! В этом законе – наша жизнь, жизнь наших родных и близких, будущее наших детей и нашей страны. Нам по ней жить, нам ее и редактировать".
Знаете, в момент, когда одни люди умирают от атипичной пневмонии, а другие – от отсутствия медицинской помощи из-за того, что все брошено на борьбу с коронавирусом, как-то слишком высокопарно звучит это заявление, что наша жизнь и жизнь наших близких – в Основном законе. Но простим авторам этот демагогический пассаж. Меня больше покоробило другое, насчет того, что нам ее и редактировать. Это уже почти Оруэлл. Нам – это не о нас, рядовых гражданах, это о НИХ.
Если бы нам дали возможность высказаться отдельно о каждой поправке, это можно было бы с некоторой натяжкой считать редактированием. Ну, даже не обязательно о каждой, нет никакого смысла высказываться о том, что мы за все хорошее. Но есть ряд поправок, по каждой из которых хорошо было бы узнать мнение граждан. Но от нас хотят, чтобы мы одобрили целиком весь пакет разнородных поправок. И это они называют редактировать?! …
В общем, можно сделать вывод, что буклет конечно же не информационный, а агитационный. Поскольку он явно нацелен на создание позитивного отношения к поправкам – безотносительно их реального содержания».
Эти мои заметки перепечатывались на сайте движения «Голос» с некоторым запозданием. 11 июня Элла Памфилова мне написала: «Вы разбираете старую версию забракованного буклета». Я начал разбираться и в итоге дополнил заметку следующим послесловием:
«11 июня мне сообщили из ЦИК, что я разбираю старую версию буклета. В новой версии уже нет преамбулы. Действительно, смотрю на сайт ЦИК и вижу новую версию – уже без преамбулы. Дальше разбираюсь с хронологией. Когда тот старый буклет повесили, сказать уже сложно. Но, насколько помню, когда мы писали заявление, что ЦИК занимается агитацией (это был конец марта), он уже был.
Я скачал его с сайта ЦИК 4 июня. 6 июня я написал и опубликовал статью, сравнивающую поправки из буклета и из нашего доклада. 7 июня я написал и опубликовал здесь эту статью с разбором буклета и критикой преамбулы. Три дня спустя, вечером 10 июня эта статья была перепечатана на сайте "Голоса".
Когда я сейчас скачал новую версию буклета, я обратил внимание на название файла: Booklet_Popravki_k_Constitution_08_06.pdf. В свойствах файла подтверждение: создан 08.06.2020 19:47. Иными словами, когда я писал эту статью, на сайте ЦИК еще висела старая версия буклета. Когда мою статью перепечатал сайт "Голоса" – уже новая. Я не знаю, моя ли статья подействовала, или что-то другое; как известно, после того не значит вследствие того. Но как-то все очень совпадает: два месяца версия спокойно висела, но на следующий день после выхода моей статьи вдруг версию заменили. Отмечу, что никаких иных изменений в буклете, кроме удаления преамбулы, я не заметил».
17 июня мне пришлось «воспользоваться знакомством» для решения личной проблемы. Но я счел, что это не только моя личная проблема. Я не смог самостоятельно подать через портал Госуслуг заявление на голосование по месту нахождения. В своем посте от 19 июня я подробно описал свою эпопею. Вот отрывки из него:
«Попытался подать заявление через Госуслуги. И у меня, и у жены картина получилась одинаковая. Идешь по ссылкам – нигде не предупреждают, что услуга недоступна. Нажимаешь на кнопку "Перейти к заявлению" – открывается практически пустая страница, с длинным заголовком, но без формы и без каких-либо гиперссылок. И без объяснений, что услуга недоступна. Тупик…
Благо у меня все-таки есть возможности, недоступные другим. Сообщил о своих проблемах Элле Александровне (должна же она знать, какие есть трудности у рядовых избирателей). Она озадачила сотрудников аппарата, те связались с Минкомсвязью. В результате мне объяснили, что мой уровень аккаунта не позволяет подать такое заявление. А что же у жены? Оказалось, что у жены в аккаунте не записаны паспортные данные. Вроде бы проблема решается совсем просто, только я далеко не сразу понял, как эти данные ввести… После этого я сообразил, что нужно сделать мне, чтобы подать заявление… В целом же можно констатировать, что сервис на Госуслугах отвратительный».
18 июня в ЦИК прошло второе мероприятие «консультативной площадки», посвященное проблемам наблюдения на общероссийском голосовании – в онлайн-режиме. Я на нем не выступал, только слушал. И не стал писать комментарий.
25 июня я написал три поста, касающихся начала досрочного голосования. В первом посте я писал:
«В том, что ЦИК меняет правила игры за 8 дней до дня голосования, ничего хорошего нет. Но хуже другое. Вечером 23 июня (на 255-м заседании) ЦИК приняла постановление об изменении Порядка общероссийского голосования. Изменения касаются досрочного голосования (или, по официально терминологии, голосования до дня голосования). Которое началось сегодня, 25 июня. Но на сайте ЦИК по состоянию на 11:10 утра 25 июня этого постановления еще не было. Иными словами, оно уже должно применяться, но оно еще не опубликовано. Это уже никуда не годится!»
Второй пост: «Наконец около 12 часов на сайте ЦИК появилось постановление от 23 июня № 255/1885-7». Далее я цитировал, какие изменения оно вносит.
В третьем посте я писал:
«Пытаюсь понять: я один оказался такой не информированный? ЦИК вечером 23 июня приняла важнейшее решение, а я о нем узнал только 25 июня около 12 часов дня. Мои коллеги писали об этом постановлении ЦИК (которое получило номер 255/1885-7). Но они обратили внимание только на одно: на то, что был снят запрет одновременно проводить голосование на участке и на придомовых территориях. А про то, что ЦИК императивно установила время досрочного голосования с 8 до 20 часов (до этого установление времени голосования было отдано на места), речи в их публикациях не было. Почему?
В сообщении ИА "Закон" содержалось фото проекта постановления. И в нем этой новеллы (о голосовании с 8 до 20 часов) не было. Видимо, оно было внесено позже. Вчера смотрел на сайте ЦИК новостное сообщение, и про это не увидел. Сегодня днем посмотрел: есть. Я вчера был невнимателен, или сегодня новостное сообщение дополнили?
Наконец, добрался до трансляции вечернего заседания. Около 50 минут члены ЦИК слушали выступление Президента. В 17:51 наконец они начали обсуждать вопросы повестки. И Элла Александровна, действительно, произнесла фразу: каждый день голосование будет с 8 до 20. Но она не акцентировала ничье внимание на то, что именно это содержится в решении, которое им предстояло принять. Пытался найти информацию о данном решении в Интернете. Нашел только на одном барнаульском сайте, датированное 24 июня 18:17. А вот что пишут коллеги о том, как на ходу перестраивается работа УИК…
Все пытаюсь осмыслить, как это понимать. Решение принято 23 июня около 18 часов по московскому времени. Досрочное голосование в самых восточных регионах должно было в соответствии с этим решением начаться 25 июня в 8 утра по местному времени или в 23 часа 24 июня по московскому времени. То есть менее чем через 30 часов после принятия решения.
По логике нужно было немедленно трубить по всем каналам. Как можно быстрее опубликовать постановление. Разослать по всем информационным агентствам. Конечно, сам по себе факт изменения времени досрочного голосования менее чем за 30 часов до его начала удивителен. Но еще более удивительно (я специально подбираю политкорректные слова) отсутствие оперативности в распространении этого решения».
Не знаю, совпадение ли это, но последнее сообщение, полученное мной от Эллы Памфиловой, датировано этим днем, 25 июня 2020 года. Позже я лично от нее уже ничего не получал. Хотя еще не раз писал ей. В частности, открытое письмо от 1 июля. Но о нем – в следующем подразделе.
