5. Яков Самойлович Черняк
Два года (7-й и 8-й классы) я проучился в классе «г», где классным руководителем и учителем математики был Яков Самойлович Черняк. Он же каждые каникулы ездил с желающими из класса в туристические поездки. Я, правда, ездил не всегда: в седьмом классе в осенние, зимние и летние каникулы, в восьмом – только в летние. Об этих поездках я напишу отдельно.
Яков Самойлович (за глаза мы называли его Яковом, Яшей или Яшкой) был очень яркой личностью и оставил о себе память у всех, кто учился или работал в 444-й школе. Он родился в 1933 году. О его молодости мне немного рассказывал мой одноклассник Саша Видревич, отец которого учился вместе с Яшей. Учились они у Семена Исааковича Шварцбурда, который позже сыграл решающую роль в превращении 444-й школы в математическую. Яша не был примерным учеником, и его даже хотели выгнать из школы, но Шварцбурд его отстоял, увидев в нем задатки, которые позже проявились.
Когда мы учились, Я.С. был холост (женился он позже на своей ученице и пережил ее) и все силы отдавал школе и ученикам. Своим темпераментом, постоянной активностью, неравнодушием, а также любовью к математике он заражал и учеников, и всех, кто находился рядом.
Мила Герценштейн, с которой я учился позже в девятом и десятом классах, которая закончила Пединститут и более 40 лет преподает математику в 444-й школе, рассказывала, что, учась в институте, она ходила на уроки к Я.С. и поражалась тому, что он все делал неправильно с точки зрения педагогики, которую им преподавали. У него был свой метод, который он выработал интуитивно. И этот метод был основан на эмоциональном контакте с учениками.
Запомнились его излюбленные выражения, с помощью которых он иронически комментировал наши ответы у доски: «А если подумать?», «Сотри эту глупость, напиши другую», «Здорово! Но непонятно», «Бедный ребенок!», «За это ты получишь Нобелевскую премию, или по шее». Когда он выходил из себя, то ругался: «Пся крев!»
Однажды он рассердился на одного моего одноклассника и закричал: «Какой идиот перевел тебя в восьмой класс?!» Мне это показалось смешно, я толкнул сидящего со мной Пашу Жукова, и тот начал так громко смеяться, что к нам подбежал Дима Авдеев и стал Пашу успокаивать.
Вообще смех на уроках Я.С. раздавался частенько. Недаром в одном рассказе, написанном Борей Шагаровым для школьной стенгазеты, упоминалась «смеющаяся 15-я комната». При этом математику мы усваивали неплохо.
Как классный руководитель Я.С. стремился повысить нашу общественную активность. Меня он однажды упрекнул за то, что я отмалчиваюсь на собраниях. Когда Паша Жуков однажды иронически назвал «затейником» Вадика Ташлицкого за проявленную им инициативу, Я.С. устроил Паше жесткий разнос.
Он был строг к тем, кто халтурно относился к учебе (не только по математике). Одно из его выражений по отношению к таким ученикам: «Устроил себе каникулы». Оценки по поведению друг другу мы выставляли путем голосования на собраниях, при этом ведущую роль играло отношение к учебе. В наши оценки он обычно не вмешивался, но свое отношение к тем или иным нашим поступкам выражал. Как-то назвал Сашу Видревича «мальчиком-кокеткой» за то, что тот попытался с легким юмором сказать о своих недостатках.
В поездках он обычно кооперировался со своим другом Юрием Александровичем Александровским, который работал в находившейся недалеко от нашей 716-й школе. Каждый брал свой класс. Дочь Юрия Александровича, Наташа, училась параллельно с нами в классе «б» и часто тоже ездила. Оба (Я.С. и Ю.А.) стремились, чтобы мы как можно больше узнали в этих поездках, многое сами рассказывали, иногда они устраивали нам экзамен по той информации, которую мы получали.
Так получилось, что после восьмого класса часть учеников Я.С. был вынужден передать в класс «а»: в его классе «г» (набранном по результатам экзаменов) было 43 ученика, и никто после восьмого класса не ушел, а в классе «а», где большинство училось с первого класса, многие ушли в другие школы (поняв, что в математической им тяжело учиться), и там осталось всего 24 ученика.
Я оказался среди тех, кого Я.С. передал в «а». Я узнал об этом от него 1 сентября, встретив его около школы. Конечно, я был на него обижен. О предполагаемых причинах, из-за которых выбор Я.С. остановился на мне и других одноклассниках, я напишу позже.
В девятом и десятом классах мне с ним приходилось сталкиваться, хотя и не очень часто. Помню, что мы с Пашей Жуковым хотели в десятом классе поехать с ним в Самарканд и Бухару. Но он нас не взял, сказав, что для этого надо было после девятого класса поехать с ним работать в колхоз (мы о таком условии заранее не слышали).
На выпускном вечере класс «г» пел сочиненную, вероятно, ими (ранее я ее не слыхал) песню на известный мотив Никиты Богословского. Видимо, эта песня потом стала известна и младшему поколению. Позже в блогах некоторые пытались ее вспомнить. Первый куплет, вероятно, точно воспроизвел Михаил Мазель, окончивший нашу школу на девять лет позже нас:
Вагоны полные туристов
В Одессу Яша привозил
И по просторам с громким свистом
Своё Измайлово водил.
Свист и выкрик «Измайлово!» – это были его способы собирать нас, когда мы начинали разбегаться. Припев я привожу по своей памяти:
Я вам не скажу за всю Одессу,
Вся Одесса очень велика,
Но и Молдаванка и Пересыпь
Вмиг признали Яшу Черняка.
Еще там были слова, которые я помню приблизительно:
Вот говорят, что Яшу женят,
Мы ни за что не отдадим!
После окончания школы я его видел, кажется, только раз – на 50-летии школы (в 2003 году). Может быть, видел еще когда-то, но уже не помню. Но слышал немало про него. Во-первых, от подруги моей жены, Кати Шевяковой (Учановой), она до восьмого класса училась в «б», затем перешла в 716-ю школу, продолжала ездить в поездки с Яковом Самойловичем и Юрием Александровичем и после окончания школы, позже водила в 444-ю школу «подопечных» детей. Во-вторых, от работавших в школе Милы Герценштейн (Шмидтовой) и Лиды Бережковой (Павловой), с которыми мы изредка встречались. Они говорили, что у него были проблемы с ногами, одно время Лида привозила его в школу на машине. Но он все равно поднимался по лестнице на пятый этаж, в свою любимую радиорубку. И он по-прежнему много курил.
О его смерти мы узнали от Кати. Он умер 9 марта 2010 года у себя в радиорубке, когда готовил изменения школьного расписания – это была его постоянная работа, которую он никому не доверял. Я постарался известить всех, с кем у меня был контакт.
Я был 12 марта на прощании в морге, а потом на поминках в школе. На кладбище (Малаховское еврейское) не поехал. Здесь я изложу не свои воспоминания, а то, что привел у себя в ЖЖ Михаил Мазель (который там не присутствовал, но собирал все, что писали другие). Могу только подтвердить, что все было именно так:
«Когда в цветочном магазинчике у метро Первомайская одновременно трое покупали чётное число цветков, продавщица спросила: "Вы тоже на похороны Учителя?". Ожидал, что будет много бывших учеников, но что так много, не думал… Пришедший раньше других Ю.Ж. насчитал 200 человек, после чего он перестал вести подсчет, но после этого люди шли и шли. По словам Б.Б: Очередь из учеников, которые захотели попрощаться с учителем, заняла весь двор морга и выплеснулась на Верхнюю Первомайскую… Люди шли сплошным потоком, просто людская плотная лента, очень много людей разных лет и выпусков, море цветов… Цветов было столько, что они заняли половину автобуса, и потом, когда приехали на кладбище и их вынесли из автобуса, они заняли весь катафалк… Учителя говорили, что Я.С. на 8 марта прислал абсолютно всем женщинам школы очень теплые поздравления, каждой – свое».
Кто-то написал комментарий: «После морга одноклассник мне сказал, что не узнал его». Мне тоже лицо Я.С. показалось чужим, впрочем, это часто бывает с умершими. Но тут я не удержался и ответил в комментарии: «Понимаете, неживое лицо не может быть лицом Якова Самойловича».
Поминки в школе устроили в спортзале, и он был переполнен. Потом мы классом еще отдельно собрались в квартире Милы Герценштейн (Шмидтовой).
