18. Комсомольская жизнь, школьная стенгазета
Я вступил в комсомол в седьмом классе. В апреле 1972 года мне исполнилось 14 лет, и я сразу же, вместе с несколькими одноклассниками, пожелал стать комсомольцем. Каких-либо сомнений у меня не было, мне казалась естественной такая эволюция: октябренок – пионер – комсомолец. Я слышал разговоры о том, что без комсомольского билета не примут в вуз, но не придавал им значения.
Помню, что нужно было пройти несколько этапов: собрание в классе, школьный комитет, райком. Нас тренировали, учили отвечать на политические вопросы, в том числе на каверзные (типа, что было написано в «Комсомольской правде» в прошлый понедельник – по понедельникам эта газета, как и большинство, не выходила). Все прошло без больших затруднений, и в мае я уже был комсомольцем.
Секретарем школьной ученической организации в это время была учительница начальных классов (это разрешалось). Но в мае как раз прошло отчетно-выборное собрание. По каким-то параметрам школьной организации разрешили иметь освобожденного секретаря. Учительница не стала на эту должность претендовать, и нам прислали из райкома Олю Бочеварову. На собрании она откровенно сказала, что не смогла поступить в вуз, пошла работать в райком, и там ей нашли данную должность. В результате она стала освобожденным секретарем. Позже школу права иметь освобожденного секретаря лишили, и Оля устроилась в школу библиотекарем, оставаясь уже неосвобожденным секретарем.
Она была некрасивая и грубая. Могла запросто накричать, помню, как на каком-то мероприятии за что-то закричала на меня: «Щас дам по морде!». В общем, ее не любили, и авторитетом она не пользовалась. Год спустя на отчетно-выборном собрании ее попытались убрать.
Произошло это так. Сначала кто-то просто предложил в состав школьного комитета прежнего секретаря – учительницу начальных классов, явно из расчета, чтобы ее снова избрали секретарем. Но нам тут же объяснили, что в комитете может быть только один член, не являющийся учеником, и только если он секретарь. Тогда несколько комсомольцев прямо заявили, что не хотят оставлять секретарем Олю Бочеварову. После долгих прений прошло голосование, и Оля все же получила большинство голосов.
В девятом классе произошел конфликт с ней у моего товарища Паши Жукова. Это было на школьном вечере (я на эти вечера не ходил). Паша вместе с другими ребятами курил в мужском туалете, что, конечно же, не разрешалось. И тут в туалет вошла Оля. Вообще-то немолодые учительницы нередко заглядывали в мужской туалет, и к этому ребята относились спокойно. Но тут молодая девчонка. Кто-то из ребят сделал ей замечание. Она ответила: «Мне можно». И тут Паша сострил: «Ты что, из Интерпола?».
Оля, скорее всего, не знала, что такое Интерпол, и восприняла это слово как оскорбление. Она закричала, что набьет ему морду. Потом Пашу прорабатывали. Он тогда, кстати, еще не был комсомольцем, позже ему с трудом удалось вступить.
Помню, что Елена Алексеевна (наш классный руководитель) говорила нам: «Что вы жалуетесь на Олю Бочеварову? Вы же ее сами избираете!» Но на следующем отчетно-выборном собрании (когда мы заканчивали девятый класс) никаких попыток снять ее не было. О том, что произошло год спустя, я напишу дальше.
В седьмом и восьмом классах я не был активным общественником. Выполнял какие-то не очень обременительные поручения и не стремился к чему-то большему. Но в девятом классе меня делегировали в школьную стенгазету.
Газета называлась «Юность». Ее редактором тогда был десятиклассник Гоша Лавров, сын Александра и Ольги Лавровых, сценаристов популярного телесериала «Следствие ведут ЗнаТоКи». Это был крупный светловолосый флегматичный парень, у него уже пробивалась бородка. Главное, что он мне сумел внушить: материалы должны быть интересны. Газета обычно вызывала интерес: когда новый номер вешали, вокруг него толпился народ.
Для первого номера я получил задание: взять интервью (в форме ответов на стандартные вопросы) у нескольких выпускников школы. Я смог найти троих – двух старших братьев моих одноклассника и одноклассницы и младшего брата Ривы Шустеф. Номер вышел в октябре. Следующий должен был выйти в декабре.
Уже ближе к концу декабря меня разыскал одноклассник Гоши, который в редакции занимался выбиванием материалов из сотрудников. Он сказал, что номер «горит», а Гоша сидит на даче. Как я понял, Гоша собирался поступать то ли в юридический, то ли в литературный институт. Он довольно нахально прогуливал, но учителя математики и естественных наук его не трогали. С русским языком и литературой у него было все в порядке.
Я как-то очень активно взялся за спасение номера. И его удалось выпустить до Нового года. После каникул Гоша ушел из редакторов, и на его место был назначен Вася Колобов из 9 «г». Я стал его заместителем. Но Вася отнесся к своим новым обязанностям с прохладцей, а я загорелся. Через некоторое время Вася мне уступил, и я стал редактором. Своим ближайшим помощником я сделал Юру Дружинина из 8 «в», который умел печатать на машинке, помогал мне находить сотрудников и выбивать материалы (его отец, кажется, был зав. кафедрой АСУ в МИИТе). Правда, в следующем году Юра мне сказал: «Я тебе не машинистка и не начальник отдела кадров!»
Я поставил задачу выпускать газету раз в месяц. И в общем в течение года это в основном получалось (не считая каникул). Но сил уходило очень много.
Нашу газету курировали от партбюро Инна Викторовна Левина, а от учительской комсомольской организации Елена Ростиславовна Черкасова. Елена Ростиславовна мне сразу посоветовала: Боря Шагаров (из 9 «г») хорошо пишет рассказы, закажи ему. Я поговорил с Борей, и тот написал рассказ про сон Елены Ростиславовны, в котором было много сатиры и юмора. Не помню, показывал ли я его ей, но в последний момент я все же решил заменить имя–отчество героини на Елизавету Романовну.
В газете обязательно были передовицы к текущим праздникам (их обычно писала Софа Кунина из параллельного класса «в», дочь журналиста), материалы о текущей школьной жизни, интервью. В одном из номеров были поздравления с юбилеем учителя физкультуры Николая Николаевича Косарева.
Запомнились два скандала. Художником в стенгазете был Сережа Лисовский. Для апрельского номера он не очень удачно нарисовал портрет Ленина. Над ним ребята стали смеяться (он потом показал мне карикатуру «Любителя бьют»), а Оля Бочеварова была разгневана, заявляя, что для изображения Ленина нужно получать специальное разрешение. Помню, что директор Валентина Дмитриевна отнеслась к этому спокойно и постаралась погасить конфликт.
В другой раз, в начале следующего учебного года, гнев Бочеваровой вызвала заметка, в которой выражалась радость по поводу того, что все (или почти все) выпускники поступили в институт. Она кричала, что партия призывает выпускников идти на производство – похоже, она так и не поняла, в какую школу ее поставили работать.
К середине учебного года я уже стал тяготиться обязанностями редактора. Мы с Юрой Дружининым предложили Бочеваровой поменять нас местами. Она отнеслась к этой идее прохладно. Но тут случился новый скандал. Как-то я забыл в кабинете математики под партой листы ватмана с еще не готовым номером. Когда я два урока спустя спохватился, то нашел ватман сильно измятым (в этот раз мне достался какой-то некачественный ватман). Юра начал жаловаться Оле и учителям, а я по невнимательности сказал, что после нашего класса в кабинете был 10 «б» (на самом деле там был сначала «в», а потом «б»). Ребята из «б» мне потом сказали, что к их приходу ватман уже был мятым. Классная руководительница 10 «б» Капитолина Васильевна устроила им скандал, и после этого комсорг класса Драпкин стал относиться ко мне враждебно. После этого мы снова предложили «рокировку», и в этот раз Бочеварова сказала: «Давно пора!»
Юра стал редактором, я замом, но через некоторое время состав редакции поменялся, и новым редактором стала семиклассница.
Вернусь немного назад. В школе была традиция посылать в летние каникулы после девятого класса лучших учеников и общественников в Чехословакию. Я поначалу на эту поездку не претендовал. От нашего класса на собрании утвердили члена школьного комитета Илью Петрова, комсорга Алика Рудницкого и еще двоих или троих. И вдруг Юра Дружинин сказал в разговоре с Инной Викторовной, что надо послать в Чехословакию редактора стенгазеты. Ей эта идея понравилась, она пробила мою кандидатуру, и я сам уже загорелся. Но потом моя кандидатура была отвергнута то ли в партбюро, то ли в комитете комсомола на том основании, что меня не утвердило собрание класса. Это было бы понятно, но одновременно под надуманным предлогом из группы исключили Рудницкого. Тут уже запахло антисемитизмом, и кто-то вспомнил, что Бочеварова заходила в класс и смотрела последнюю страницу классного журнала.
Но вот ближе к концу последнего учебного года состоялось отчетно-выборное собрание. На нем не кипели такие страсти, как двумя годами ранее, хотя критика Бочеваровой звучала. Но прошло голосование, и Оля не получила большинство голосов. Как это ни странно, я голосовал за нее. Сейчас уже мне трудно объяснить, что на меня нашло. Что-то вроде «Стокгольмского синдрома» (я тогда таких слов не знал). Плюс я не верил, что с работой секретаря школьной комсомольской организации сможет справиться школьник. Новым секретарем стал семиклассник, только что принятый в комсомол. Но насколько он справился с этой работой, я уже не увидел.
Еще одна школьная традиция: лучшим выпускникам комсомольская организация давала характеристику «Поручительство чести». Она гласила: «Комсомольская организация школы № 444 Первомайского района г. Москвы ЧЕСТЬЮ СВОЕЙ ручается, что … никогда и нигде не уронит высокого звания комсомольца». Решение принималось квалифицированным большинством в две трети голосов.
А самым лучшим присваивалось звание «Вестник Коммунизма». Здесь решение должно было быть единогласным (допускалось один или два воздержавшихся). Сейчас уже удивительно, как можно было позволять семнадцатилетним юнцам брать на себя такую ответственность, и как мы легко ее на себя брали. Тогда многие из нас еще верили в Коммунизм. Сейчас с высоты прожитых лет все это выглядит наивным и нелепым.
На «Поручительство чести» претендовали многие, и я в том числе. Во всех четырех классах таких было немало. А вот «Вестника Коммунизма» в классах «б» и «в» разумно решили никому не давать. В нашем классе выдвинули Витю Ильгисониса и Колю Елисеева, в классе «г» – Иру Сучкову и Диму Воловика. Помню, что против кандидатуры Елисеева у нас была пара ребят, но их удалось уговорить. Все четверо были утверждены на школьном собрании. Все они были серьезными и добросовестными, производили впечатление людей цельных и крепких. Об их дальнейшей судьбе я попробую написать дальше, но тут могу отметить, что действительно ярким и незаурядным из них был только Витя. Дима еще в седьмом классе хулиганил, но потом выправился, был членом школьного комитета комсомола. Ира была одной из лучших учениц, выполняла и какую-то общественную работу. Коля учился средне, но было видно, что старается.
На школьном собрании обычно большинство кандидатур на «Поручительство чести» и звание «Вестник Коммунизма» утверждалось. Но всегда было небольшое число кандидатур, вызывавших разногласия. Так было и с моей кандидатурой. В классе она прошла единогласно. А затем кандидатуры обсуждали на совместном заседании старого и нового составов комитета комсомола. И тут Оля Бочеварова выступила категорически против моей кандидатуры. И комитет ее отверг.
Но все кандидатуры, утвержденные классными собраниями, были вынесены на школьное собрание. Кто-то из класса меня расхвалил, представитель комитета высказался против, потом еще против выступил Драпкин. Проголосовали «за» две трети с перевесом чуть ли не в один голос. Перед собранием член моей редколлегии Костя Якубович из 9 «а» сказал мне, что будет голосовать «за». Потом он подошел ко мне: «Я же говорил, что мой голос будет решающим».
Корочки «Поручительства чести» я храню. При поступлении в вуз я указывал наличие такой характеристики в анкете, хотя вряд ли это имело какое-то значение. А сейчас уже невозможно оценить, уронил ли я или мои друзья по школе это самое «высокое звание комсомольца».
