17. Формирование взглядов
Долгое время я находился под влиянием советской пропаганды: мы получали ее дозу и в школе, и из газет, телевидения, радио, литературы, кино и эстрады. Она создавала простую и понятную картину мира. Наша страна с 1917 года – лучшая, передовая, у нас свобода («вольно дышит человек»), дружба народов, счастливое детство и благополучная жизнь, и мы строим коммунизм – общество изобилия. Есть еще дружеские страны, которые тоже строят коммунизм. И есть империалистические страны, где у власти толстосумы, которые угнетают трудящихся, а трудящиеся борются за свои права. И эти империалистические страны воюют с дружественными, чтобы покорить их.
Папа, хотя и был членом КПСС, имел другие взгляды. Но пока я был ребенком, он не пытался меня переубедить. Но о некоторых моментах я от него слышал достаточно рано. Например, о Павлике Морозове. В наше время его подавали исключительно как борца с кулаками, не акцентируя внимание, что он донес на своего отца. Папа же именно об этом говорил. Да и про кулаков я слышал его мнение: раскулачивали тех, кто много и хорошо работал (я под действием пропаганды долго в это не хотел верить).
Но в целом именно знакомство с историей 1920-х – 1950-х годов пробило первую брешь в советской пропаганде. О сталинских репрессиях слышно было со всех сторон – и от родственников (даже таких правоверных коммунистов, как мой дедушка), и от учителей, и от одноклассников, и из книг. Со времени смерти Сталина прошло около 20 лет, все еще было свежо.
У папы на полках стояли книги, сохранившиеся со старых времен, и они для меня стали источником информации. Даже такая одиозная литература, как «Краткий курс истории ВКП(б)» и «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК» (двухтомник 1953 года) содержали богатую информацию (например, нигде, кроме «Краткого курса» я не видел информации о московских процессах). Но еще у папы было второе издание Собрания сочинений Ленина (большая часть из изданных в 1920-х годах 25 томов). Я этим собранием пользовался, когда приходилось изучать сочинения вождя. Но главной ценностью этого издания были биографические справочники в конце, где можно было прочитать про Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова, Сокольникова и других большевистских лидерах.
Когда я стал изучать Большую советскую энциклопедию, я обнаружил любопытную деталь. У тех, кто был расстрелян, не указывалось место смерти (иногда, впрочем, и дата смерти указывалась приблизительная). Так создатели энциклопедии завуалировано давали информацию о репрессиях – очевидно, прямо писать не разрешалось. И я стал выписывать всех, у кого не было указано место смерти, а дата смерти была с 1937 по 1940 (позже добавил еще 1950–1952). Так я получил информацию о масштабе репрессий в отношении элиты.
В десятом классе культ личности и репрессии обсуждались на уроке истории. Я запомнил мнение Елены Алексеевны, что главным негативным последствием культа были даже не репрессии, а бюрократизация государственного аппарата. Предварительно Саша Малкин нам рассказывал, что в классе его старшего брата Елена Алексеевна говорила о вине Сталина в убийстве Кирова. У нас Паша Жуков задал такой вопрос, но нам Елена Алексеевна уже ответила уклончиво.
Тема сталинских репрессий перекликалась с темой диссидентов. О диссидентах мы слышали в основном по «голосам», но отголоски были и в советской прессе. Главными противниками режима выставлялись академик Андрей Сахаров и писатель Александр Солженицын. Солженицына я тогда ничего не читал (в том числе и то, что было опубликовано), поэтому легко верил всякой клевете на него. Сахарова же (трижды Героя Социалистического Труда, лауреата Сталинской и Ленинской премий, ставшего в 32 года академиком) оклеветать было труднее. В отношении его придерживались другой тактики. С одной стороны, клеветали на его жену Елену Боннэр, пытаясь представить академика подкаблучником. С другой стороны, характерна была позиция Елены Алексеевны. Она периодически нам говорила: учите обществоведение, чтобы не уподобляться физику Сахарову, который не понимает, что государство – это аппарат насилия.
Когда в феврале 1974 года Солженицын был выслан из СССР, на это очень забавно отреагировал наш военрук. У него на следующий день был урок, и перед уроком кто-то из учеников поставил на учительский стол тумбу. Военрук заявил: тумбу поставили в знак протеста против высылки Солженицына! В другом классе он еще к чему-то придрался и тоже объявил кого-то сторонником Солженицына.
Тогда же я услышал анекдот, который потом распространялся в разных вариантах: «В будущей энциклопедии будет записано, что Брежнев – мелкий политический деятель эпохи Солженицына». Уверен, что анекдот появился именно тогда и именно про Солженицына. Это вполне вписывалось в русскую интеллигентскую традицию, где писатели стояли неизмеримо выше правителей.
Кстати, политические анекдоты тогда процветали. Мы теоретически знали, что за них можно поплатиться, что их не надо рассказывать кому попало. Но рассказывали довольно активно. Много было анекдотов про Брежнева, в частности, издевались над его косноязычием, неспособностью произнести даже короткий текст без бумажки, над его любовью к поцелуям. Но и над тем, как все постепенно становится дефицитом, над пустыми парадными рапортами, над внешнеполитическими авантюрами. Когда вышли «воспоминания» Брежнева, произошел новый всплеск анекдотов, но это уже более позднее время – конец 1970-х.
Еще одним источником недовольства стала политика государственного антисемитизма. Мы прекрасно знали, что евреев не принимают во многие вузы и на отдельные факультеты МГУ, что есть препятствия для продвижения по работе. Словосочетание «пятый пункт» стало общеупотребительным.
Сам я «голоса» специально не слушал, но папа слушал регулярно (по большей части Би-Би-Си и «Немецкую волну»). Поэтому и до меня они доносились, особенно во время летнего отдыха. Относился я к ним настороженно, но они все же давали много интересной информации. Запомнился эпизод 1975 года, когда председатель ВЦСПС Александр Шелепин поехал в Англию и был встречен там демонстрациями протеста. «Голоса» тут же стали рассказывать, какой он плохой, какие преступления совершил, находясь во главе КГБ. Когда он вернулся, его сняли с руководящих должностей. И тут же те же «голоса» стали говорить о том, что он боролся против Брежнева. И то, и другое было правдой, но в одной ситуации подавалась одна часть правды, а в другой – иная.
В целом внутренняя и экономическая политика руководства страны вызывала у нас все больше недовольства. Сложнее было с внешней политикой. С середины 1960-х одним из главных направлений советской пропаганды была поддержка Вьетнама и резкая критика действий США во Вьетнаме. В конце 1960-х обострились отношения с Китаем. В 1967 году произошла Шестидневная война между Израилем и соседними арабскими государствами, и с того момента началась песня: «Израильская военщина известна всему свету… Требую их к ответу!». В 1973 году – новая война на Ближнем Востоке (Война Судного дня). 1970–1973 годы – деятельность правительства Народного единства в Чили, завершившаяся военным переворотом; советская пропаганда была полностью на стороне правительства Сальвадора Альенде и против Аугусто Пиночета.
В вопросах внешней политики я гораздо дольше верил советской пропаганде. И не только я. Помню ожесточенные споры, которые вел мой папа – с дедушкой, а также с мужем бабушкиной сестры Марксины Яковом Трегубом. Если дедушка был достаточно резок и постоянно обвинял папу в национализме, то дядя Яша говорил примерно так: по внутренней политике я во многом не согласен, но внешняя политика у нас правильная.
По поводу Вьетнама и Китая я не помню серьезных разногласий. По поводу Чили я помню только, что «голоса» обсуждали экономические неудачи правительства Альенде, а советская пропаганда во всех неудачах винила США. Также помню, что у нас говорили о забастовке владельцев грузовиков, а папа мне объяснял, что это водители грузовиков.
Самые острые споры были по поводу Израиля. Шестидневную войну начал Израиль, и потому легко укоренилось понятие «израильская агрессия». Папе постепенно удалось мне объяснить, что это была превентивная война, когда Израиль просто успел опередить Египет (действия которого подпадали под определение агрессии). Что соседние арабские страны не признавали Израиль и хотели его уничтожить. И что в 1949 году именно арабские страны начали войну (это можно было понять и из Большой советской энциклопедии, хотя там на этом внимание не акцентировалось).
Войну Судного дня тоже начали арабы, этот факт советская пропаганда пыталась затушевать, но он был очевиден. И то, что начавшие войну Египет и Сирия потерпели поражение, стало приводить к пониманию того, что СССР напрасно сделал на них ставку. В те дни я услышал анекдот, который попытаюсь привести в сокращении. Брежнев спрашивает своих военных: кто самый великий полководец. Ему отвечают: в 19-м веке – Кутузов, который заманил французов в Москву, а как ударили морозы, погнал их. Затем Сталин, сделавший то же самое с немцами. А сейчас – президент Египта Анвар Садат, который подпустил израильтян к Каиру, а теперь ждет морозов. В общем, после 1973 года мои симпатии были уже на стороне Израиля.
1974 год был очень насыщенным во внешнеполитическом плане. За один год сменилось руководство почти всех ведущих стран – США (отставка Никсона из-за угрозы импичмента), Великобритании (поражение консерваторов на выборах), Франции (смерть Помпиду), ФРГ (отставка Вилли Брандта из-за шпионского скандала), Израиля (отставка Голды Меир), Греции и Португалии (свержение диктаторских режимов), Эфиопии (свержение императора).
По крайней мере часть из этих событий воспринималась нами как ослабление империалистического лагеря в пользу социалистических сил. Особенно мы приветствовали революции в Греции и Португалии. Впрочем, их приветствовали и на Западе. Я помню, как по «голосам» говорили, что эти революции на пользу Западу и НАТО. Но это было не совсем так: Греция вскоре вышла из НАТО, а в Португалии у власти на короткое время оказались прокоммунистические силы.
