12. Учеба в девятом и десятом классах
Многие учителя в девятом и десятом классах были теми же, что и в восьмом. Учительница истории (а также обществоведения) Елена Алексеевна Котыхова была в «А» классным руководителем. Она была в меру строгая, но в целом очень добрая, старалась воспитывать нас, но без нажима. С ней можно было обсуждать многие вопросы (на общественно-политических вопросах я еще остановлюсь в разделе о формировании взглядов).
Позже я узнал, что во время выпускного вечера Елена Алексеевна разговаривала с моей будущей тещей и сказала ей, что девочкам надо держаться за одноклассников и что из одноклассников образуются хорошие пары. После того как мы с Мариной поженились, мы и еще несколько одноклассников встречались с Еленой Алексеевной, и тогда мы ей напомнили про этот разговор.
У Елены Алексеевны были проблемы с высоким давлением. Но об этом мы узнали уже после окончания школы. Детей у нее с мужем не было, но они воспитывали племянницу. Умерла она трагически, в 1982 году, на рабочем месте во время выпускного вечера, оформляя аттестаты. Ей не было еще 50.
Физику нам преподавала та же Елена Ростиславовна Черкасова, о которой я уже писал. Биологию – та же Евгения Ивановна Шаренко. «Бабу Женю» мы не любили, и мне кажется, она нас не любила. Свой предмет она знала хорошо, но педагогического таланта ей, вероятно, не хватало. Так же английский у нас вела Лилия Исааковна Голубева, физкультуру – Николай Николаевич Косарев. Еще физкультуру вела (но в основном у девочек, а у мальчиков больше в седьмом классе) Вера Ивановна Михайлова – Я.С. говорил, что на была чемпионкой Европы по гребле.
Несколько учителей были для меня новыми. Химию преподавала завуч Евдокия Львовна Гирович («Дуся»). К ней в полной мере можно было применить слова «строгая, но справедливая». У меня с ней были хорошие отношения, поскольку химия в это время стала моим любимым предметом. Со многими другими ее отношения были не безоблачные, но большинство одноклассников вспоминали о ней тепло. А я вспомнил, как во время встречи выпускников одноклассница Таня Рябченко стала ей говорить, что была в классе «серой мышкой», но та резко возразила: «У нас в школе не было серых мышек». В общем-то это достаточно характеризует отношение ее и многих других учителей к своим ученикам.
Математике нас учила Капитолина Васильевна Новикова. Вела она уроки «правильно» (с точки зрения методической теории, как это потом определила Мила Герценштейн), но не так ярко, как Яков Самойлович. Но все же математику мы практически все хорошо усвоили, как показали экзамены в вузы.
Учителем русского языка и литературы была Белла Васильевна Лихачева (уроков русского языка уже не было, но отметки за сочинения по русскому нам выставляли). В классе «А» она вела эти предметы и до нашего прихода. Не могу сказать, что она была блестящим учителем, но ее уроки остались в памяти. Видимо, литература была единственным школьным предметом, где позволялись споры, во всяком случае – у нормальных учителей.
Моя жена Марина часто вспоминала (особенно когда в таком же классе училась старшая внучка), как Белла Васильевна читала им в восьмом классе «Горе от ума» и объясняла разные деликатные моменты. Видимо, это было ее любимое произведение. Уже после окончания института я услышал от Беллы Васильевны признание, что ей было трудно преподавать Горького (не удивительно, что и мне было трудно его изучать и у меня были низкие оценки по нему). Запомнилось также, как она жаловалась, что ее дочь (которая была старше нас) читает «Туманность Андромеды», она это не считала литературой.
Белла Васильевна не стеснялась обсуждать с нами деликатные моменты, затрагиваемые литературой. В том же «Горе от ума» она обращала внимание на ситуацию, когда Фамусов должен был крестить у вдовы – явный намек на его отцовство. Про Катерину из «Грозы» спросила: могла ли она пойти на панель? А по поводу стихов Баркова, упомянутых в «Господах Головлевых», прямо сказала, что они порнографические. Однажды кто-то из одноклассников стал обсуждать западные свободы, а она парировала: «А вот гомосексуализм там запрещен!» (не знаю, так ли это было в то время, или так на самом деле было раньше). Для нас тогда такой прямой разговор был в диковинку.
Когда мы изучали Маяковского, она нам прочла: «Я лучше в баре блядям буду подавать ананасную воду!». И когда Миша Тонконогов, читая «Во весь голос», употребил не «дрянь» и не «б.» (как в разных хрестоматиях), а то самое слово, она это восприняла совершенно спокойно.
География у нас закончилась в девятом классе (ее вела та же Роза Михайловна Вайсбейн), а в десятом были уроки астрономии. Вел их у нас учитель географии Борис Еремеевич Познянский (но географию нам преподавал не он). Понимая, что астрономия нам не нужна, он нас практически не трогал: на каждом уроке два–три заранее отобранных ученика делали доклады, а остальные могли их слушать, а могли и заниматься другими делами. Впрочем, о Борисе Еремеевиче (прозвище «Барьер») стоит немного сказать отдельно: мы хорошо его знали и раньше, он дружил с Я.С. и был заядлый походник. Когда в октябре 2023 года отмечали 70-летие школы, он оставался единственным из наших учителей, продолжавшим работать в школе.
Совсем не запомнились учителя по программированию – их было несколько (по записям – Светлана Аркадьевна Брозгул и Валентин Николаевич Романов). Смутно помню, что они обращались к нам на Вы, что нам было совсем непривычно. Но программированию нас учили серьезно. Рядом со школой находился Вычислительный центр, принадлежавший ЦНИИКА (Центральному научно-исследовательскому институту комплексной автоматизации), преподаватели были оттуда. В Вычислительном центре работали ЭВМ БЭСМ-4, и нас учили программированию для этих машин. Программы мы писали на языке, близком к машинному (позже я узнал, что это называется автокод). Главное – нас научили основным приемам программирования: условные и безусловные переходы, циклы, подпрограммы и т.п. Потом мы сами переводили программы полностью на машинных язык (то есть в цифры), сами в Вычислительном центре набивали программы на перфокарты. Но до самих машин нас не допускали. Учили нас и языку Алгол.
Обучение завершалось решением практических задач. Мы были разделены на несколько групп, у каждой был свой преподаватель (фамилия нашего, помню, была Случ). В девятом классе нам каждому дали простенькую задачу. Мне, например, поставили шахматную задачу: для заданной позиции вывести все поля, на которые может пойти конкретный конь. Я написал программу, отправил ее на машину, она мне выдала ошибку. Я нашел, в чем была ошибка, но еще раз внимательно проверил и обнаружил еще одну ошибку. Со второго раза программа прошла успешно.
В десятом классе задачи уже были сложнее. Их давали на двоих, и можно было самостоятельно находить задачи, согласовав их с преподавателем. Я работал в паре с Пашей Жуковым. Ему мама нашла задачу: найти самый короткий (оптимальный) путь от одной вершины графа к противоположной. Она же подсказала и алгоритм решения задачи. Хотя Паша и собирался поступать на факультет ВМК (вычислительной математики и кибернетики), а я на химфак, но программу писал я и отладкой занимался тоже я – а отладка, в отличие от девятого класса, заняла много времени и сил. Отладкой мы занимались с помощью «няни» – так назывались рулоны бумаги, на которые машина выводила результаты каждой операции, по ним можно было понять, где и почему программа сработала не так.
Хитрость нашего преподавателя состояла в том, что, если он видел, что работает только один из пары, он снижал оценку обоим. Но мы с Пашей на сдаче работы этот момент учли. Паша четко рассказал алгоритм, а я описал программу. И мы оба получили пятерки.
Отметки за девятый класс у меня не сохранились. Но я помню, что в обоих полугодиях имел тройки и по физике, и по биологии. Позднее, когда я стал почти биофизиком (делал доклад на Всероссийском биофизическом съезде, публиковался в Biophysical Journal и Biophysical Chemistry), я с иронией вспоминал про тройки по этим предметам.
Физику мне предстояло сдавать при поступлении в институт, и стало понятно, что мне надо ее подтянуть. Ни по математике, ни по химии, ни по русскому языку репетитора мне не требовалось, а вот по физике пришлось искать. Мы, правда, спохватились довольно поздно, уже во втором полугодии десятого класса. Все же через знакомых нашли молодого преподавателя, который провел со мной десять двухчасовых занятий (по 10 руб. за каждое). И сразу у меня улучшились отметки по физике.
Оценки по биологии тоже в десятом классе стали лучше. Видимо, и я немного подналег, да и биология в десятом была для меня интереснее, чем в девятом – пошли биохимия и генетика.
Незадолго до того, как мы закончили школу, было введено правило, по которому средний балл аттестата добавлялся к оценкам на вступительных экзаменах в вуз и потому был очень важен. Так что мы в десятом классе старались больше, чем в девятом, да и учителя, возможно, были лояльнее (впрочем, при определении оценок в аттестате отметки за девятый класс тоже учитывались). У меня в аттестате осталась тройка по физике (поздно начал заниматься с репетитором), было также пять четверок (по геометрии, истории СССР, обществоведению, английскому языку и начальной военной подготовке) и десять пятерок (по русскому языку, литературе, алгебре, всеобщей истории, астрономии, химии, биологии, географии, труду-программированию и физкультуре). Средний балл получился 4,6.
На итоговые оценки повлияли и выпускные экзамены, которые мы сдавали в июне после окончания десятого класса. Насколько я помню, мы сдавали письменно сочинение (оценки и по русскому языку, и по литературе) и экзамен по алгебре и еще шесть устных экзаменов (по геометрии, физике, химии, литературе, истории СССР и английскому языку). На это ушло больше трех недель. Экзамены я сдал успешно на пятерки и четверки).
