4.2. Алексей Константинович Толстой

Алексей Константинович Толстой – выдающийся представитель русской литературы XIX века, вероятно, недостаточно оцененный. По своему универсализму он продолжил линию Пушкина и Лермонтова. После него таким универсализмом обладал, пожалуй, только Константин Симонов (ну, может быть, еще Дмитрий Мережковский).

Действительно, перу Алексея Константиновича (прожившего всего 58 лет) принадлежат лирические стихи, ставшие романсами («Средь шумного бала»), исторические баллады, сатирические стихотворения, проза (в том числе роман «Князь Серебряный») и ряд пьес (в том числе «Смерть Иоанна Грозного» и «Царь Фёдор Иоаннович»). Плюс участие в Козьме Пруткове. И все это до сих пор издается и читается, исполняется и смотрится (слушается).

Здесь я хочу высказать свое мнение о сатирических (политических) стихах А.К. Толстого. Стихи эти уже более ста лет пользуются популярностью и часто цитируются. Но мне кажется, что они не до конца поняты.

Легко заметить, что Толстой всю свою творческую жизнь тяготел к пародии. Сильнее всего это проявилось в Козьме Пруткове. Но и в стихах, написанных от своего имени, он тоже часто выступал как пародист.

Тут стоит отметить, что жанр пародии в те годы был достаточно распространен. Его любили два главных поэта журнала «Искра» (с которым и А.К. Толстой сотрудничал) – Василий Курочкин и Дмитрий Минаев. Так, Курочкину принадлежит стихотворение «Нет, положительно, роман…», где он от имени неумного консерватора выносит приговор роману Чернышевского «Что делать?». А Минаев написал стихотворение «Отцы или дети?», посвященное роману Тургенева. Оно тоже является пародией (хотя так не принято считать): в нем от имени консерватора превозносится Павел Кирсанов и отторгается Евгений Базаров – но с такой аргументацией, которая у демократически настроенного читателя не может не вызывать усмешку.

Алексей Толстой часто прибегал к аналогичным приемам, хотя делал это тоньше. Но для начала я хочу вспомнить одно из его известных стихотворений, где он говорит о себе: «Двух станов не боец, но только гость случайный». Если не читать само стихотворение, а только эту первую строчку, то может создаться впечатление, что автор занимал в бушевавших тогда политико-литературных спорах отстраненно нейтральную позицию (и слишком часто это так и интерпретируется). Но вот еще несколько строк: «За правду я бы рад поднять мой добрый меч, Но спор с обоими — досель мой жребий тайный, … Не купленный никем, под чье б ни стал я знамя, … Я знамени врага отстаивал бы честь!»

Для начала я бы отметил, что изначально в стихотворении излагалась позиция английского политика XVII века Галифакса. И что в середине XIX века в политико-литературных спорах участвовало более двух «станов». Но главное – поэт не был отстраненно нейтральным, он старался увидеть в позиции всех «станов» и положительные, и отрицательные моменты. И спорил со всеми. Но чаще всего не прямо, а с помощью пародийных текстов, где от имени одной стороны критиковал другую, но так, чтобы и позиция критика не выглядела безупречной. И я бы сказал, что это стихотворение – ключ ко всем политическим стихам Алексея Константиновича Толстого.

Впрочем, начать я хочу со стихотворения, которое, казалось бы, однозначно. «Сон Попова» – острая сатира, актуальная до сих пор. И я ее не так давно вспоминал: когда у меня провели обыск на том якобы основании, что какой-то незнакомый мне человек написал что-то не то в своем блоге (напомню, что в «Сне Попова» жандарм искал сообщников героя, пришедшего к министру без штанов).

Но вспомним концовку: она написана от имени критика, который утверждает: «Все выдумки, нет правды ни на грош!» Толстой и тут верен себе: он дает слово оппоненту. И оппонент, конечно, прав – если забыть, что перед нами не реалистическое произведение, а великолепный гротеск.

А вот стихотворение другого рода – «Змей Тугарин» (действие которого происходит во времена киевского князя Владимира). Здесь уже идет прямой спор. С одной стороны, певец явно из монголов (впоследствии оказавшийся змеем Тугарином) предсказывает сначала, что Русь покорится завоевателям, а затем:

Мы знаем, и современники Толстого знали: так и произошло. Сначала Русь покорилась монголам, а потом сбросила иго. Но вот последняя процитированная строка не может не вызывать споры. И ведь это не просто строка, а целая историческая концепция: политически постордынская Русь оказалась преемницей не вольной киевской Руси, а деспотической Орды.

Но здесь князь Владимир спорит с Тугариным: «Солгал он, солгал, перелетный он гусь, За честь нашей родины я не боюсь… А если б над нею беда и стряслась, Потомки беду перемогут!» Аргументы, что и говорить, чисто эмоциональные. Но они приведены не зря. На чьей же стороне автор? Не важно. Он нам представил позиции обеих сторон, дав возможность выбора. Хотя эти позиции не так уж трудно примирить. Да, Русь прошла не только через монгольское иго, но и через собственный деспотизм. Но ее тягу к свободе не задушить. Увы, и полтора века спустя нам приходится жить этой надеждой.

А вот, наверное, самое знаменитое стихотворение Алексея Толстого – «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева». Можно ли его воспринимать буквально?

Более двадцати лет назад я с удивлением обнаружил такой буквальный подход в книге Игоря Чубайса «Россия в поисках себя». Анализируя, какие представления о России можно получить из русской поэзии XIX века, автор отобрал 14 поэтических произведений, в том числе и «Историю государства Российского…» А.К. Толстого. И, как одно из характерных суждений, приводит: «За 1000 лет ее истории в России почти никогда не было порядка».

Да, если понимать это стихотворение буквально, так и есть. В качестве эпиграфа взята летописная фраза о призвании варягов: «Вся земля наша велика и обилна,  а наряда в ней нет». И рефреном через все длинное стихотворение проходит «Порядка только нет» (вместо «только нет» в разных местах идут «вовсе нет», «нет как нет», «снова нет» и т.п.).

Но если внимательно прочесть, то мы заметим, что порядок за 1000 лет все же был – дважды: при Иване Грозном и Петре Первом. Как сам Алексей Толстой относился к Петру Первому и порядку при нем, мне сказать сложно. Но его отношение к Ивану Грозному мы прекрасно знаем: оно достаточно недвусмысленно выражено и в «Князе Серебряном», и в «Смерти Иоанна Грозного», и в балладах («Василий Шибанов», «Князь Михайло Репнин»). Да и в самом стихотворении невозможно не заметить сарказма: «Такой завел порядок, Хоть покати шаром!», да еще с добавкой: «Жить можно бы беспечно при этаком царе».

Очевидно, мы здесь видим блестящую пародию. Пародию на поклонников деспотизма (ох, как это нам знакомо!), которые уже не один век считают, что «порядок» неотделим от «палки», от массовых репрессий. Которые видят в российской истории лишь двух кумиров, соответствующих этим представлениям о «порядке» (увы, XX век добавил еще одного, о нем Юрий Нестеренко, продолживший «Историю государства Российского», написал: «Такой навел порядок, Что Грозный отдыхал»).

Не случайно в конце стихотворения звучит: «Свой лик яви Тимашев – порядок водвори». Написано это было в связи с назначением Александра Тимашева министром внутренних дел Российской империи – собственно говоря, данное назначение и послужило поводом к написанию знаменитого стихотворения. Ирония истории в том, что надежды консерваторов на этого государственного деятеля оказались тщетными: его десятилетняя работа на министерском посту оставила мало следов, и, не напиши Алексей Константинович свою «Историю», о нем бы благополучно забыли.

Далее я перехожу к двум стихотворениям, которые считаются антинигилистическими и за которые Алексея Толстого критиковали демократы. Это «Поток-богатырь» и «Порой веселой мая».

«Поток-богатырь» – фантастическая баллада о путешествии во времени: герой периодически засыпает то на пятьсот, то на триста лет. В рассказе об его первом пробуждении (в XVI веке) мы замечаем те же мотивы, что и в «Змее Тугарине». Увидев, как все люди, от бояр до простого народа, перед царем «повалились на брюхи», богатырь спрашивает: «Что за хан на Руси своеволит?»

Но вот герой пробуждается в XIX веке (стихотворение написано в 1871 году), и тут уже сатира вроде бы имеет противоположную направленность. Три эпизода заставляют богатыря сделать заключение: «Я не знаю, что значит какой-то прогресс, Но до здравого русского веча Вам еще, государи, далече!»

Первый эпизод – суд присяжных, который оправдывает явного корыстного убийцу. Тут, конечно же, отражен страх консерваторов перед этим новым институтом. У Алексея Константиновича есть и еще одно стихотворение на эту тему, «Рондо», которое выглядит как эпиграмма на министра юстиции Константина Палена: «Всяк боится быть застрелен, Иль зарезан, иль подпален, Оттого что параллелен Ко присяжным так граф Пален». Его совсем легко понять буквально, но мне не позволяет так его воспринимать слово «параллелен» (повторяющееся в нем шесть раз). Уж очень иронично оно звучит. И так же иронично (и, можно сказать, гротескно) описан суд присяжных в стихотворении «Поток-богатырь».

Еще один эпизод – женщины с остриженными волосами, изучающие медицину в анатомическом театре. Тут тоже типичное отторжение консерваторов (знакомое нам и по другим произведениям). И можно было бы счесть, что Алексей Константинович, как и его герой, тоже отторгает женскую эмансипацию. Но только уже больно много иронии он вложил в уста героя: «То ж бывало у нас и на Лысой Горе, Только ведьмы хоть голы и босы, Но, по крайности, есть у них косы!»

В общем, здесь опять я не вижу однозначной позиции. Новые явления пугают – и, наверное, не только завзятых консерваторов. Поэта, видимо, тоже. Но одновременно он достаточно ясно иронизирует над этими страхами.

Любопытнее третий (в стихотворении второй) эпизод – спор богатыря с оратором, которого автор называет «патриотом» и который заявляет: «Править Русью призван только черный народ! То по старой системе всяк равен, А по нашей лишь он полноправен!» Тут опять карикатура, но на кого? Боюсь ошибиться, но похоже, что на славянофилов. И, главное, вывод, который делает герой, вряд ли отличается от вывода автора:

Ведь вчера еще, лежа на брюхе, они

Обожали московского хана,

А сегодня велят мужика обожать!

Мне сдается, такая потребность лежать

То пред тем, то пред этим на брюхе

На вчерашнем основана духе!

И, наконец, стихотворение «Порой веселой мая», проникнутое страхом перед теми, кого в нем называют «матерьялисты, … они ж и демагоги, они ж и анархисты», которые

Весь мир желают сгладить

И тем внести равенство,

Что все хотят загадить

Для общего блаженства!

И опять-таки вопрос: разделяет ли автор этот страх? Частично, наверное, разделяет. Но и здесь не оставляет иронии по отношению к тем, кто этот страх сеет. Характерная черта: стихотворение усеяно старославянскими словами: «вертоград, лада, лепо, говяда». Случайно? Нет, конечно, это прием, чтобы обратить внимание на то, что критика идет с позиций старины. В общем, и тут скорее пародия.

И, конечно, много иронии в концовке стихотворения:

Чтоб русская держава

Спаслась от их затеи,

Повесить Станислава

Всем вожакам на шеи!

Из-за этого предложения (суть которого – подкупить вожаков) герои стихотворения ссорятся: невеста считает, что «это средство гадко», а жених – что «это средство верно». Автор же, как обычно, не становится ни на ту, ни на другую сторону.

Титульный лист | Мемуары