17. Военные сборы
Курс военной подготовки должен был завершиться военными сборами. Вплоть до нашего курса эти сборы занимали два месяца и проходили в летние каникулы после четвертого курса.
Нам рассказывали – сначала пятикурсник Сергей Евдокименко в стройотряде, а потом и преподаватель с военной кафедры, что незадолго до нашего поступления на сборах произошла трагедия. Те сборы проходили в Крыму. Шла колонна машин. Было жарко, но командиры хотели заставить ребят одеть противогазы. Ребята то ли отказались надевать, то ли быстро их сняли. И командир не придумал ничего лучше, как бросить дымовую шашку. Водитель предпоследней машины (УАЗика, оборудованного как машина химической разведки) остановился, чтобы надеть противогаз. А замыкала колонну БМП, водитель которой развлекался тем, что отставал от колонны, а потом на скорости ее догонял. Он не успел затормозить, и в результате погибли четверо ребят.
Когда мы учились, было наверху принято решение увеличить продолжительность сборов до трех месяцев. И в каникулы они уже не укладывались. Поэтому нам пришлось проходить сборы уже после окончания института. Девушки в конце февраля получили свои дипломы, мы все отпраздновали выпуск, но после этого нам предстояли еще сборы – март, апрель и май. И мы свои дипломы получили только в июне.
У меня, видимо, от волнения, в феврале стали ощущаться боли в области сердца. Мне пришлось обратиться к врачу. Но оказалось, что это – невроз. Я потом узнал, что и у других ребят такое бывало. Да и у меня позже такие боли не раз возникали, но я уже был подготовлен и не пугался.
Наши сборы проходили в Таманской дивизии, которая располагалась в Подмосковье недалеко от станции Алабино Киевского направления. Они фактически делились на три части – каждая по месяцу.
Первый месяц, март, был самым тяжелым. Дисциплина – подъем, отбой, заправка кроватей. Стрельбы, маршировки, бег в противогазах и ОЗК (общевойсковой защитный комплект – плащ, чулки, перчатки).
Нас разделили на два взвода, в нашем было три отделения. У нас был десяток – полтора ребят, уже отслуживших армию. Часть из них назначили зам. комвзвода и командирами отделений (командирами взводов были штатные офицеры). Но и те, кого не назначили, заняли положение «дедов». В полном смысле «дедовщины» не было: «деды» у нас ничего не отбирали и работать за себя не заставляли. Но они, вспомнив свой армейский опыт, охотно нас муштровали, да и от дежурств старались отлынивать, возлагая их на нас.
Но начальство и к старослужащим относилось не слишком доброжелательно. У командира одного из отделений, Коли Сторчауса, умерла бабушка, и он просил отпустить его на похороны. Но его не отпустили. О том, что у меня умер дедушка, родители и Марина мне даже не сообщили: они понимали, что меня все равно не отпустят.
В начале марта были морозы. Помнится, присягу мы принимали 8 марта. А после начались простуды. Я тоже заболел и попал в медсанчасть. Потом у нас заболевших стало так много, что в нашей казарме выделили отдельную комнату, и нас всех в нее поместили. Примерно неделю мы там лежали, выздоровели, и опять пошла муштра.
Были два тяжелых дня. Командир одного из взводов, рассердившись на что-то, задал риторический вопрос: «Вы что, дураки?» В ответ Шура Востриков (из 7-й группы) с места выкрикнул: «Так точно!» Старлей рассердился, он попытался выяснить, кто кричал, но Шура не признался, а мы его не выдали. Тогда он решил наказать весь взвод и заставил нас после обеда пробежать несколько кругов в противогазах и ОЗК.
После этого у нас был очередной наряд по кухне на целые сутки: кто-то чистил картошку, кто-то (как я) мыл котлы. А после этого нас сразу же отправили в баню. Когда я все это выдержал, я понял, что могу выдержать многое.
В апреле началась практика. Нас разделили на группы, и нашу группу отправили в казармы другого полка. Реально никакой практики не было, но мы писали какие-то отчеты, конспекты занятий с солдатами и т.п. Свободного времени стало больше. Ребята резались в карты и в «Монополию» (они сами сделали игровое поле для нее). Я в основном читал. Можно было и гулять в пределах территории полка.
В какой-то момент стало тепло, но затем в конце апреля похолодало, пошел снег. Я запомнил, как на березе мы обнаружили замерзший сок. И я написал короткое стихотворение:
Снегопада навязчивый сон
На последней неделе апреля,
Можно взгляд оторвать от окон
И блуждать им по стенам без цели…
Может, где-то и вправду весна
Разливается морем безбрежным
И, сердца пробуждая от сна,
В них вселяет щемящую нежность?
Только как бесконечно далек
От весны наш казарменный улей!
Даже нежный березовый сок
Здесь находим мы в виде сосулек!
По воскресеньям нас могли навещать гости. Ко мне приезжали Марина и/или родители. Примерно раз в две недели. Там, где мы проходили практику, была дыра в заборе, через нее можно было выйти за территорию. За это можно было поплатиться – и несколько ребят попали на гаупвахту. Я, когда приезжали родители на машине, тоже выходил, садился в машину, и мы общались в машине. Для меня это обошлось без последствий.
В мае мы вернулись в свою прежнюю казарму. Последний месяц был предназначен для подготовки к экзаменам. Свободного времени стало еще больше. Был организован шахматный турнир, мы его так и не закончили, но итоги подвели, и у меня оказалось второе место. Мне даже дали грамоту.
Некоторые ребята стали уходить в самоволку, в том числе и с ночевкой. Иногда это сходило с рук, иногда нет. Если их засекали, устраивали разборку. Помню, как Миша Гудков сочинил трогательную историю про болезнь матери.
Меня выбрали в комсомольское бюро, и нам приходилось выносить ребятам выговоры. Мы, разумеется, не свирепствовали, старались обойтись минимальным наказанием. Я, по старой традиции, несколько раз делал стенгазету.
Но под самый конец самоволка двоих ребят – Миши Беляева (из 2-й группы) и Сережи Маслова (из 6-й группы) вывела начальство из себя. И оно приняло жесткое решение: ребята были отчислены со сборов, им не было присвоено звание лейтенанта, и в результате им пришлось потом отслужить полтора года в армии.
В конце сборов была сделана стенгазета с фотографиями каждого, и про каждого кто-то написал двустишие. Я в течение всех сборов отмечал в своем календаре, сколько дней прошло, и про меня написали:
Еще не почувствовав пороха гарь,
Исправно дембельский вел календарь.
Потом были экзамены, и вот, наконец, мы покинули дивизию и двинулись к станции Алабино. В электричке я начал писать пародию на известную песню Окуджавы. Но второй куплет остался недописанным.
Наша жизнь – не игра,
Отслужили – ура!
Нам не снятся кресты и погоны.
Скоро будем опять
Мы свободно дышать,
Развалившись на лавках вагона.
…
Ни к чему вспоминать,
Как ходили в столовую строем.
Сапоги и ХаБэ
Возвращаем тебе,
И кокарду мы прятать не станем,
Долго будем, увы,
В атмосферу Москвы
Выдыхать серый воздух Тамани.
Наша жизнь – не игра,
Собираться пора,
Ждут нас дома семья и карьера.
Господа юнкера,
Кем мы были вчера,
А сегодня мы все – инженеры!
