6. Школа № 800
Как я уже написал, в детский сад меня отдали в три года. В этом же детском саду моя мама работала методистом. Если я правильно помню, она какое-то время работала в нем до моего поступления в него, а потом снова пришла, уже когда я там был.
Но о детском саде я помню немного. Помню, что заведующую звали Анна Егоровна. Как-то на Новый год она изображала Деда Мороза, и мы ее узнали.
С большинством ребят, с кем я был вместе в детском саду, я потом учился в школе, хотя и в разных классах. Исключением был лишь Рафаил Хозин из интеллигентной татарской семьи, его отдали в английскую школу, которая была где-то в районе метро Молодежная. Я его лет восемь спустя случайно встретил в бассейне «Москва».
В подготовительной группе сада я провел последние два года, то есть я вначале был в одной группе с ребятами, которые были на год меня старше. В саду я подружился с Витей Борисовым (он родился 5 декабря 1956 года), который пошел в школу на год раньше меня, и Колей Кукушкиным (родился 12 декабря 1957 года), с которым я потом учился в одном классе. Дружба с Витей была достаточно крепкой, а с Колей мы часто ссорились.
У Вити бабушка была верующей, у нее висела икона, нам (и Вите в том числе) это казалось страшным пережитком. С Витей я переписывался после отъезда из Сетуни, мы с ним один раз встретились после того, как он отслужил в армии. А потом контакты прервались, и больше я о нем ничего не знаю.
Не помню, учили ли нас чему-нибудь в саду, но думаю, что наверняка учили. Но меня еще учили дома, и к поступлению в школу я читал и считал. А писать, кажется, не умел, письмо мне потом давалось с некоторыми усилиями.
Много лет спустя я наткнулся в Интернете на любопытный спор. Некто из Беларуси написал, что в советской школе были запрещены шариковые ручки. А один мой коллега, который младше меня на шесть лет, горячо его опровергал. Как часто бывает, оба были частично правы. Шариковые ручки появились, когда мы учились в первом или втором классе. И ими действительно первое время нам не разрешали пользоваться. Мы писали ручками, в которые заправлялись чернила, и часто это приводило к кляксам. Но довольно быстро запрет был снят, и мы с радостью перешли на шариковые ручки.
Наша школа № 800 находилась по адресу ул. Толбухина, д. 7, корп. 3. Здание четырехэтажное, раздевалка была в подвале. В первом классе, когда я ходил через мост, дорога до школы занимала примерно полчаса, потом путь сократился до 15–20 минут.
Директором школы был Петр Семенович Родионов. Судя по всему, он был директором долгое время. Во всяком случае, он оставался директором и тогда, когда Витя Борисов заканчивал школу.
Первые четыре года у нас было четыре класса – «а», «б», «в» и «г». Ребята с Горбуновки были во всех классах. Мы с Колей Кукушкиным и Женей Винокуровой попали в класс «б». Учителем в начальных классах (1–4) у нас была Александра Николаевна Смирнова (отдельные учителя были только по пению и физкультуре).
Состав класса постоянно менялся – одни приходили, другие уходили. Моя мама была в родительском комитете, и у меня сохранился написанный ею список учеников нашего первого класса. В нем 40 человек (17 девочек и 23 мальчика), но как минимум одной девочки уже нет (скорее всего, нет двоих, я смутно помню, что в начале было 42). Также у меня сохранилась фотография, сделанная во втором классе. На ней Александра Николаевна и 34 ученика, 17 девочек и 17 мальчиков. Из них девять с Горбуновки (не все они ходили в наш сад). Одна новая (которой не было в мамином списке), и семерых из списка нет (но про двоих я помню, что они продолжали с нами учиться, значит, их просто в этот день не было, а остальные пять, видимо, уже выбыли). Я смог вспомнить еще пятерых, которые пришли к нам в третьем–четвертом классах.
Выходной тогда в школе был один – в воскресенье. Во втором, третьем и четвертом классе мы учились во вторую смену. Занятия начинались в 14:30 и заканчивались чуть позже 18 часов (каждый день было по четыре урока). Это было достаточно удобно: успевали и выспаться, и сделать уроки, и погулять.
Учился я неплохо, считался отличником (хотя и не круглым), поскольку имел пятерки по основным предметам – чтению, письму и арифметике (а в четвертом классе появились история и природоведение). Правда, иногда Александра Николаевна мне снижала отметки за неаккуратность, однажды даже поставила за это единицу, но на четвертных оценках это не отражалось.
Я, видимо, неплохо для своего возраста декламировал стихи, участвовал в конкурсах лучшего чтеца и один раз даже победил на таком конкурсе. Читал я обычно разные патриотические стихи – «Дозор» (о собаке-пограничнике), «Встреча в Горках» (о Ленине), позже – «Ленин и печник». Участвовал в разных выступлениях и «монтажах».
Географией я увлекся раньше, чем мы стали учить этот предмет. Мне очень нравилось рассматривать и изучать карты. Главную роль сыграл мамин брат, дядя Ося, заядлый походник. Папа тоже поощрял это увлечение. В четвертом классе папа пробудил у меня интерес к истории, дав мне книгу «Троянская война и ее герои. Приключения Одиссея» Е.А. Тудоровской – прозаический пересказ поэм Гомера. Потом я стал читать другие книги по греческой мифологии, истории Греции и Рима – у нас дома было немало книг на эту тему.
Когда нам первый раз выставили отметки, у меня были четверки по рисованию и физкультуре. Потом бывали четверки и по труду, и по пению (и еще по чистописанию – в каком-то классе у нас был и этот предмет). Пел я плохо, и за что мне ставили пятерки – не понимаю. С физкультурой ситуация была интересней. Со второго класса было четкое разделение: в первой и четвертой четвертях – легкая атлетика, во второй – акробатика, в третьей – лыжи. По лыжам у меня чаще была пятерка, а по акробатике бывали и тройки, по легкой атлетике в основном четверки.
Табель с четвертными и годовыми отметками у меня сохранился только за 4-й класс. В нем только пятерки по русскому языку, чтению, арифметике, истории и природоведению. По пению четверка в одной четверти, по рисованию и труду только четверки, по физкультуре тройка во второй четверти, остальные четверки. За год шесть пятерок и три четверки.
Ученики в классе были самыми разными. Хорошо учились, кроме меня, Лариса Левшинская (ее мама была учительницей начальных классов в нашей школе), Женя Винокурова, Коля Кукушкин. Позже к нам пришел, но довольно скоро ушел Боря Стыскин (его отец был подполковником). Были ребята, которые пришли в школу неподготовленными, но ко второму классу стали крепкими хорошистами. И было несколько мальчишек-троечников, мы их считали лодырями. Кто-то из них, вероятно, был неспособен к учебе, но, скорее, им поначалу было трудно, и они махнули на учебу рукой. Но на второй год у нас остался только один.
Вообще второгодники в школе были. Один, по фамилии Сахаров, оставался на второй год несколько раз, он выделялся своим ростом на фоне одноклассников, которые были его на несколько лет младше. В конце концов он попал в класс, где учился Витя Борисов, и их учительница стала его переводить, поняв, что от держания его в одном классе все равно толку не будет. Был еще Романов, у которого был стеклянный глаз (ему глаз выбили рогаткой), он попал к нам в пятом классе, но его быстро перевели в шестой – учиться он все равно не хотел.
Сажали меня часто с троечниками, чтобы я их подтягивал. Одно время, например, сидел с Васей Ермолаевым. Однажды ему Александра Николаевна поставила двойку, и он сказал, что забыл дневник. А я видел, как дневник торчит у него из портфеля. Я был правдивым мальчиком, не терпел лжи, и объявил на весь класс, что дневник у него в портфеле. Меня в классе осудили, и даже отличник Стыскин сказал, что меня надо побить (впрочем, бить меня не стали). Бабушка Эстер тоже сказала, что я был неправ. Это стало для меня уроком: я понял, что нельзя быть доносчиком.
Моя мама восхищалась тем, что Александра Николаевна за четыре года не пропустила ни одного дня – ни разу не бюллетенила. Но при этом мама упрекала ее за то, что она не старалась сдружить класс. Действительно, особой дружбы между нами не было. Я дружил, пожалуй, только с Кукушкиным, и то мы часто ссорились. И мы с ним не любили Ларису Левшинскую, называя ее воображалой. Я хорошо относился к Жене Винокуровой. Когда я в четвертом классе увлекся греческой мифологией, то отождествлял белокурую Ларису с Еленой Прекрасной, а темноволосую Женю – с Пенелопой. Женя была, действительно, умницей, жила тоже на Горбуновке, но дружбы между нами не было.
В нашем классе училась Ира Борзова, жившая в нашем подъезде на первом этаже, ее отец работал трансформаторщиком в том же МНУ, что и мой папа. В детстве мы с ней играли, но позже дружбы не было. Еще у нас училась Лена Ильина, у нас с ней была взаимная симпатия, но она не переросла в любовь (во всяком случае, с моей стороны).
Старостой Александра Николаевна назначила Ларису Левшинскую. Меня она же назначила председателем отряда. Это было немного странно: первые три года мы были октябрятами, а председатель отряда – должность пионерская, и к тому же выборная. Но мы в это не сильно вникали. Когда в третьем классе нас приняли в пионеры, я остался председателем отряда, но не помню, выбирали ли меня. Авторитетом я не пользовался и переживал по этому поводу. Как-то в четвертом классе я на что-то обиделся, написал «заявление об отставке» (так это и назвал) и положил его на стол Александре Николаевне. Она рассудила просто: сделала рокировку – председателем отряда стала Женя Винокурова, а я вместо нее звеньевым.
В пятом классе у нас уже было много учителей. Нашим классным руководителем стал учитель математики Николай Иванович Малышев. Оценки у меня снизились, стал чаще получать четверки и даже тройки. Наш класс начал учить французский язык. И хотя я учил его всего три четверти, кое что я помню до сих пор.
После окончания начальной школы класс «г» почему-то расформировали, и к нам в класс «б» пришли несколько ребят и девчонок из «г» (не меньше пяти, но скорее всего больше). Девочки из этого класса любили петь. Помню, как-то я дежурил – делал уборку в классе, а они пели. Из их репертуара помню «Я мечтала о морях и кораллах», «Орайда-райда» и «Огромное небо».
Среди тех, кто пришел из «г», была Оля Афанасьева. Мы знали, что у нее роман с Сережей Жуковым, который пришел к нам в третьем классе и с которым у меня были хорошие отношения. Но мы не знали, насколько он ревнив. Как-то в начале пятого класса Оля заговорила со мной на перемене. Сережа тут же подлетел ко мне с кулаками: «Что она тебе сказала?». Похоже, этим он сам спровоцировал мой интерес к Оле. Я постепенно начал все больше проникаться к ней симпатией (которую воспринимал как любовь), и с Сережей у нас нарастал конфликт. Он стал натравливать на меня и одноклассников, и второгодников. Но дальше за Олей стали ухаживать и другие одноклассники, Сережа начал враждовать с ними и помирился со мной.
Когда мы весной 1970 года переехали в Измайлово, я страдал и в конце концов написал Оле длинное письмо со стихами и признанием в любви. Послал его Вите Борисову, он передал Коле Кукушкину, и тот вручил письмо Оле. Как они сказали, она его, не читая, разорвала. Впрочем, она могла решить, что это розыгрыш.
Будучи первокурсником, я зимой съездил на Сетунь и зашел в школу. Поговорил с Николаем Ивановичем и мамой Ларисы Левшинской. Она мне сказала, что Лариса пыталась поступить в МГИМО, но ее туда не взяли (отец – инженер, мать – учительница, не ко двору), и она поступила на вечернее отделение в МВТУ им. Баумана. Я позвонил Ларисе, и она мне сказала, что Оля Афанасьева поступила в Губкинский институт (Московский институт нефтехимической и газовой промышленности им. Губкина).
У меня снова вспыхнул интерес к ней. Я нашел ее в Губкинском институте, напомнил о себе. Но что говорить дальше, было непонятно. И она попросила меня больше к ней не приезжать.
В 2007 году появилась социальная сеть «Одноклассники». В ней я нашел Иру Борзову, Лену Ильину, Ларису Левшинскую, Наташу Журавлеву и еще несколько одноклассниц. Ира Борзова (Мухина) написал мне теплое письмо, мы некоторое время переписывались, поздравляли друг друга с днем рождения. Лена Ильина тоже написала теплое (даже чересчур) письмо, сообщила, что у нее должна родиться внучка. И неожиданно исчезла из «Одноклассников», и мне осталось только гадать, что случилось. Лариса Левшинская несколько лет спустя (но год я не запомнил) сообщила, что Александра Николаевна жива – ей тогда исполнилось 90 лет. Но потом и Лариса удалилась из «Одноклассников».
