4. Наш быт и культурная жизнь в 1960-е
Не помню, когда у нас появился холодильник. Первым на моей памяти холодильником был «ЗИЛ-Москва» с ручкой, за которую надо было тянуть. Уже в 1970-е Брежнев на весь мир заявил, что у него именно этот холодильник.
Еще помню, что туалетная бумага появилась где-то в середине 1960-х. До этого мы пользовались газетами.
Маленьким я катался на трехколесном велосипеде. Потом мои сверстники пересели на двухколесный «Школьник», но мне папа в шесть лет купил сразу «Орленок», рассчитанный на более старших. Но я постепенно его освоил – катался на нем в Сетуни и в Томилино.
Не запомнил я, когда появились у нас черно-белый телевизор «Старт-2» и радиола «Латвия». У радиолы был проигрыватель для пластинок, она принимала и короткие волны, и УКВ. Папа слушал «вражьи голоса» – в основном Би-Би-Си и «Немецкую волну», меньше «Голос Америки» и Израиль. Что было до радиолы – не помню. У дедушки с бабушкой в Томилино был патефон. Еще у них был старенький телевизор КВН с маленьким экраном и водяной линзой, увеличивавшей изображение.
Телевизор я смотрел, но не очень много. Мои сверстники, с которыми я играл во дворе, видели гораздо больше фильмов. Была у нас, кстати, игра, где нужно было угадать название фильма. Хорошо помню 12-серийный советско-польский фильм «Четыре танкиста и собака». Это был один из первых сериалов на советском телевидении. Первым, кажется, был «Капитан Тенкеш» – венгерский фильм про борьбу с австрийским господством. Я про него слышал, но не смотрел. А «Четыре танкиста и собака» смотрел, хотя и не все серии. Потом мы долго играли в танкистов, переворачивая детские домики: одно из окон превращалось в люк.
Фильмы мы смотрели не только по телевизору, но и в сетуньском клубе. Иногда в кино нас водили от школы, помню, что так мы смотрели «Павел Корчагин». Но в основном мне трудно вспомнить, какие фильмы я смотрел в кино, а какие по телевизору. В кино, пожалуй, «Неуловимые мстители» и затем «Новые приключения неуловимых». И, конечно, «Фантомас».
Любопытно, что второй фильм, «Фантомас разбушевался», я посмотрел гораздо позже. Но благодаря этому фильму, который большинство моих товарищей посмотрело, у нас возникла новая игра. В этом фильме комиссар Жюв придумал такой прием: в рукава вставлялась жесткая конструкция, и когда человек поднимал вверх левую руку, автоматически поднимался и правый рукав. А правая рука с пистолетом оставалась у живота, и можно было, подчинившись команде «руки вверх», исподтишка стрелять. И мы ходили с проволокой в рукавах и игрушечным пистолетом в правой руке у живота.
Заодно вспоминаю еще одно детское поветрие, которое с кино вроде бы не было связано. Был период, когда мы пытались ходить на ходулях. Их делали сами из подручных досок. Ходить было непросто, но можно было быстро научиться. Поветрие это довольно быстро прошло.
Однажды мы затеяли какую-то военную игру, лидером у нас тогда был Витя Борисов, который был старше меня на полтора года. Всем дали клички, мне Витя дал кличку «Пятнистый» из-за большого количества веснушек. Саму игру уже не помню, да и недолго мы в нее играли.
Любили мы играть и в футбол, но не на большом футбольном поле, а около дома 11 корп. 2, где жили Витя Борисов, Коля Кукушкин и другие ребята. Створками ворот служили деревца, а то и просто клали большие камни или что-то еще. Однажды устроили большой турнир. В одной команде было трое – Коля Кукушкин, его старший брат и еще один парень постарше. А в нашей команде было четверо – я, Витя Борисов (вратарь) и еще двое примерно нашего возраста. После большой серии матчей победа была присуждена нашей команде. Отец Кукушкиных сделал нам медали из алюминия.
Возвращаюсь к кино. Среди самых любимых фильмов были комедии Гайдая – «Операция Ы и другие приключения Шурика», «Кавказская пленница» (ее, насколько помню, я впервые увидел на отдыхе в Сочи) и «Бриллиантовая рука». Популярны были и песни из этих фильмов. Комедии Рязанова я тогда знал хуже, вспомню, пожалуй, лишь «Гусарскую балладу» и «Берегись автомобиля».
Кроме кино, в клубе мы смотрели спектакли. Какие-то спектакли я видел и в московских театрах. Но не могу почти ничего вспомнить. Пожалуй, лишь «Синюю птицу» во МХАТе.
Книги я читал довольно много, наверное, больше, чем многие одноклассники, хотя некоторые из них были большими книгочеями. Но о взрослых книгах я напишу потом отдельно. Из детских книг отмечу «Две повести о Малыше и Карлсоне, который живет на крыше». Когда эта книга вышла, продавщица уговорила папу ее купить, и она стал одной из моих любимых книг. Потом уже появились и спектакль в Театре Сатиры, и мультфильм, песни, и Карлсон стал популярен. Третью часть трилогии я уже не читал – вырос из этой сказки.
У нас было небольшое число пластинок. Я запомнил четыре песни, которые были на небольших пластинках – «Бабушка, научи танцевать чарльстон», «Ай, люли», «Хороши вечера на Оби» и «Где вы, девушки несмелые». Я, конечно, не запомнил имена певцов, но теперь знаю, что первые две песни исполняла Тамара Миансарова, третью – Ирина Бржевская, а четвертую – молодой Иосиф Кобзон.
У дедушки были сборники песен, я их изучал. И у меня в какой-то момент сложились три любимые песни – «Венок Дуная», «Главное, ребята, сердцем не стареть» и «Присядем, друзья, перед дальней дорогой». Авторов этих песен я тогда не запоминал. Теперь знаю, что первую песню написали Фельцман и Долматовский, вторую – Пахмутова и Гребенников с Добронравовым, а третью – Блантер и Дыховичный со Слободским.
Вообще в те годы я знал только двух современных композиторов-песенников – Александру Пахмутову и Аркадия Островского, их концерты я видел по телевизору. Конечно, я знал Дунаевского и его песни, но из современных – только этих двоих. Аркадий Островский рано умер. Сейчас его мало вспоминают, да и я уже не столь высокого мнения о его творчестве. Но все же есть три его песни, которые мне кажутся очень удачными в музыкальном плане – «Мальчишки», «Песня остается с человеком» и «Как провожают пароходы».
А Пахмутовой я продолжаю восхищаться – настолько интересны и разнообразны в музыкальном отношении ее песни (написанные и в 1950-е–1960-е и позже). Достаточно вспомнить ту же «Главное, ребята, сердцем не стареть», а также «Песню о тревожной молодости» (текст Ошанина – одни штампы, но музыка выдающаяся), «Хорошие девчата», «По Ангаре», «Надежду», «Птицу счастья» и «Как молоды мы были».
Еще вспоминаю очень популярную в те годы песню «Черный кот» (Саульского и Танича). Но были и дворовые песни. Так от Коли Кукушкина я впервые услышал «В нашу гавань заходили корабли», которая много лет спустя дала название популярной радиопередаче.
Не помню, когда точно у нас появилась магнитофонная приставка «Нота-М» и магнитофонные записи, среди которых были песни Высоцкого – в конце 1960-х или в начале 1970-х. Но Высоцкого в конце 1960-х мы, конечно, слышали – его можно было услышать везде. Кое-какие песни прорывались и на радио (например, песни из фильма «Вертикаль»). Часто можно было услышать его на улице. И в КВН эти песни любили цитировать и пародировать.
Возвращаясь к телевизору: да, конечно, КВН была одна из наших любимых передач, мы ее старались не пропускать. Другой любимой передачей был «Кабачок Тринадцать стульев». Игравшие в нем артисты (в основном из театра Сатиры и Театра им. Вахтангова) стали, пожалуй, самыми известными в то время актерами.
И немного о политике. В наших домах о политике говорили, а папа с дедушкой часто спорили. Но я в детские годы к этим разговорам мало прислушивался и мало что понимал. Помню, что у меня была «Азбука» с портретом Хрущева. Я знал, что у Хрущева день рождения совпадает с моим, и мне это нравилось (позже оказалось, что у моей жены день рождения совпадает с Косыгиным). Как-то я принес «Азбуку» в детский сад, и, к моему удивлению, дети стали ругать Хрущева и бить кулаком по его портрету. А я и не знал, что Хрущев уже был снят.
В первом классе меня заставили делать политинформацию. Мне тогда еще было не под силу самому составлять ее, помогала мама. Я помню два события ноября 1965 года, о которых я сообщал в политинформации – Нобелевская премия Шолохову и юбилей Анастаса Микояна. Тогда я имел весьма смутные представления об этих людях. Полтора года спустя, когда был Четвертый съезд Союза писателей СССР, я услышал, как папа с осуждением заметил, что Шолохов говорил в основном об Эренбурге. Про Эренбурга я тогда знал только то, что его девятитомник стоит у папы на полке. В том же 1967 году я увидел его некролог в «Известиях». Любимым моим писателем он стал гораздо позже.
В 1967–1968 годы я несколько раз видел по телевизору торжественные похороны на Красной площади. Хоронили революционерку Е.Д.Стасову, министра обороны Р.Я.Малиновского, космонавтов В.М.Комарова и Ю.А.Гагарина (вместе с летчиком-испытателем В.С.Серегиным).
Впрочем, похороны я наблюдал и во дворе. В те годы у нас на Горбуновке (и, вероятно, во многих других местах) было принято хоронить с оркестром, выносить гроб из квартиры покойного при стечении народа. Нам, детям, это все было любопытно.
Запомнился страшный случай. В соседнем подъезде в квартире на первом этаже хозяева зачем-то варили гудрон. Он вспыхнул, хозяйка начала кричать, а потом в страхе выплеснула его на лестничную клетку. На беду в этот момент спустилась сверху молодая девушка – то ли выскочила на крик, то ли просто выходила из дома. И горящий гудрон вылился на нее. Она получила сильные ожоги и умерла в больнице. Хозяйку судили, но чем закончился суд, я не знаю.
Таких происшествий было немного. Помню еще, что убили отца мальчика, который был со мной в одной группе в детском саду, а потом в параллельном классе. Причину я не понял. Мама говорила, что его «проиграли в карты», но, возможно, она ничего точно не знали, а просто гадала.
В те годы мы много слышали об убийце, который представлялся работником «Мосгаза» (сейчас легко найти информацию, что эти убийства совершались в 1963–1964 годах). Нам говорили, что надо быть бдительными и осторожными. Но наш район эта беда миновала.
