3. Работа в военкомате
Нарушая традиционное повествование, этот раздел я хочу начать с текста, написанного мной по свежим следам, в 1982 году. Это было заготовкой для будущего так и не написанного романа.
«Телефонный звонок прозвучал в тишине не слишком громко, но требовательно. Не отрываясь от бумаг, мы прислушались к его мелодичному треску. Майор встал, подошел к аппарату, и в комнате раздался приятный женский голос:
– Вы слышали, что Брежнев скончался?!
Я посмотрел на часы. Было 3 или 4 минуты двенадцатого. Так, в одиннадцать часов одиннадцатого числа одиннадцатого месяца 1982 года страна узнала о смерти своего руководителя.
Мы – это трое молодых офицеров запаса, временно привлеченные к работе III отделения Сокольнического райвоенкомата. Это был первый день нашего пребывания здесь.
Еще в октябре мне позвонили из поликлиники и сообщили, что я должен по требованию военкомата пройти медосмотр. Медосмотр я прошел, не придавая этому серьезного значения, причем сестра обеспечила мне прием у врачей без очереди, как призывнику. И вдруг перед праздниками я получил повестку: прибыть 9-го в 10:30. Я забеспокоился. Время-то призывное – не дай бог! Ну, допустим, это маловероятно, но и сборы – тоже ничего хорошего. На два–три месяца отрываться от дома, от семьи, от работы. Тем более зимой. Еще куда ни шло, если это просто занятия без отрыва от работы, но тоже веселого мало: после работы бежать на курсы, когда работы и так невпроворот. Вымотаешься – и ни за что, ни про что.
Перед кабинетом начальника отделения я был не один. Все мы гадали, в чем дело. Вскоре прояснилось: забирают для работы в военкомате. Наконец, настала моя очередь. В кабинете сидели двое: майор и пом. начальника отделения, штатский. Майор никакого участия в беседе не принимал, разговаривал со мной штатский, не торопясь, с большими и малыми паузами. Вначале он стал расспрашивать меня, выясняя мои анкетные данные и записывая. Я про себя недоумевал: ведь все это они должны знать (я и не подозревал, что мне придется этим заниматься почти два месяца).
Покончив с анкетой, он сказал:
– Мы вызвали Вас в связи с … призывом.
Последовала длинная пауза.
– Двенадцатого у нас пойдет первая партия призывников, мы будем их оформлять. Согласны ли Вы нам помочь?
– И надолго?
– До Нового года. Если будет возможность – мы отпустим Вас раньше. Согласны?
Как ему ответить? Какие серьезные привести аргументы, чтобы освободиться от этой невесть каким образом свалившейся на голову мороки? Я не был к этому готов. Попытался что-то промямлить про ситуацию на работе, которая не позволяет отрываться, но это было совершенно бесполезно.
– Мы ставим вопрос так: или Вы помогаете нам призывать других, или мы призываем Вас.
Что можно ответить на такой ультиматум? Даже если уверен, что не призовут. С военкоматом в принципе ссориться негоже, даже если есть какая-нибудь защита. А если нет?
Я получил бумагу, где моему начальству сообщалось, что я с 11 ноября по 30 декабря привлекаюсь к работе по обеспечению призыва и все это время по месту основной работы мне должны платить среднюю заработную плату, и был отпущен. Мне предоставили полтора дня для приведения дел в порядок. Надо сказать, что первоначально я не планировал в этот день ехать на работу, а собирался провести остаток рабочего дня в библиотеке. Но теперь я понял, что нужно немедленно сообщить шефам.
Из автомата я позвонил жене. Марина, конечно, волновалась за меня. Она расстроилась, но ответила мне, что это – лучшее из всего, что могло меня ожидать.
Моего непосредственного руководителя, шефини, на работе не оказалось. Она взяла отгул на 9-е и 10-е. Я пошел к завлабу и сообщил, что принес неприятную новость. Борис Иванович прочел бумагу и, грустно посмотрев на меня, сказал: “Сочувствую”. Сидевшая рядом с ним Эмма, профорг, стала почему-то выяснять, не повысят ли мне звание. Пришлось объяснять ей и шефу, зачем я понадобился военкомату.
Отец долго возмущался. Весь вечер он ругался, что военкомат мог бы взять на эту работу девочек-восьмиклассниц, а не молодых специалистов, которым нужно стажироваться по своей специальности, а не затыкать всякие дыры, вроде военкомата или колхоза».
На этом текст, написанный в 1982 году, заканчивается. Сейчас я могу к нему немного добавить. Почему-то я не привел слова, которые чуть ли не сразу после известия о смерти Брежнева произнес сидевший рядом со мной Слава: «Теперь понятно, почему отменили концерт в честь Дня милиции». Забавно, что мы (и все, с кем мы тогда общались) не догадались, с чем связана отмена концерта. Когда затем умирали Андропов и Черненко, мы уже были опытные и по поведению радио догадывались раньше, чем нам объявляли скорбную новость.
Я написал, что нас в кабинете в это время сидело трое. Наверное, так и было. Но вообще мы работали в основном впятером. И, что немаловажно: все пятеро были евреями. Это не могло быть случайностью: очевидно, нас так специально подобрали.
Из нашей пятерки я раньше знал только одного – Иосифа Арбисмана: он учился в Московском автомеханическом институте вместе с нашей одноклассницей Леной Кохан, и мы как-то вместе гуляли в Коломенском. Уже упомянутый Слава был медиком, еще двое, Артур и Елизар, работали клерками в министерствах.
Занимались мы не призывом, а переаттестацией офицеров запаса – таких же, как мы. Почему нам вначале неправильно говорили? По-видимому, закон позволял военкомату привлекать дополнительную рабочую силу только для призыва, а тут была работа, скорее всего, никакими законами не предусмотренная. Да и в общем непонятно зачем вся эта работа выполнялась. Кто-то придумал изменить номера военно-учетных специальностей, и в результате была затеяна масштабная переаттестация.
Людей вызывали к определенному времени, и они сидели и ждали соей очереди. Многие возмущались из-за того, что их вынуждали тратить время на бессмысленное сидение в очереди. Мы заполняли анкеты на них, потом передавали бумаги майору. Он ставил им в военном билете новый код военно-учетной специальности. И всё.
Работая в военкомате, я изменил свое отношение к этому заведению. Оно уже не выглядело таким страшным, таким всемогущим. И я даже понял, что иногда лучше не откликаться на его повестки. Те, кто не пришли на переаттестацию, ничего не потеряли, всё то же потом сделали без них.
Ну а мы – потерявшие два месяца? У всех, конечно, было по-разному, но я получил некоторую пользу. Например, научился быть более аккуратным. Запомнилось, как мне выговаривал майор, когда я на какой-то бумаге криво поставил штамп: мол, должна быть «штабная культура» (это словосочетание я хорошо запомнил).
Изучать чужие анкеты было интересно, и я даже стал делать выписки. Да и среди пришедших на переаттестацию было немало интересных людей. Например, писатель-фантаст Еремей Парнов. Среди тех, чьи документы мне попадались, был ряд моих коллег – химиков и биохимиков, а также директор торга «Гастроном» Василий Павлович Ларионов.
Когда мы рано освобождались, я ехал в библиотеку, где смотрел литературу не только по своей специальности, но и по истории. И главное: я вдруг осознал, что в библиотеку мне хочется, а в лабораторию – нет. Я стал понимать, что меня не вдохновляет экспериментальная работа, мне нужно заниматься теоретическими исследованиями. Правда, мне пришлось еще более двух лет продолжать ставить эксперименты, но в конце концов я от этой работы ушел. И я благодарен военкомату за то, что он помог мне понять свое предназначение.
