2. Моя работа в Витаминном институте в 1981–1985 годах
2.1. Работа в лаборатории
Распределившись во ВНИВИ, я еще в феврале приехал в институт и встретился с Борисом Ивановичем Кургановым. Мы договорились о моей работе. Но когда я в июне пришел оформляться, начальница планового отдела заявила, что в лаборатории Курганова мест нет. Борис Иванович, расстроенный, уже готов был отдать меня в другую лабораторию (он успел поговорить обо мне с Березовским). Но Глеб Иванович Самохвалов, который организовал мое направление в лабораторию Курганова в надежде, что я буду работать с препаратами его лаборатории, сумел и тут нам помочь. В результате я был первоначально официально оформлен в лабораторию готовых форм, но работал у Курганова.
Взяли меня на работу на должность старшего лаборанта с высшим образованием. Через два года перевели на должность инженера. Должность младшего научного сотрудника я получил только в 1986 году.
Работать я должен был официально начать 1 июля: в конце мая мы вернулись с военных сборов, и месяц нам давался на отдых. Но теща достала нам с Мариной путевку в «Ясную поляну» на начало июля, поэтому я договорился с Кургановым, что отработаю две недели в июне, а затем поеду на две недели отдыхать.
Работать я начал под руководством Дмитрия Давыдова. Он занимался цитохромом P-450, и предполагалось, что будет изучать влияние на эту ферментную систему витамина E (в сотрудничестве с лабораторией Самохвалова). Одним из направлений, связанных с витамином E, было изучение перекисного окисления липидов: считалось, что витамин E либо ингибирует такое окисление, либо участвует в его регулировании. И я начал ставить эксперименты по перекисному окислению.
Но, когда я вернулся с отдыха, оказалось, что Давыдов увольняется, переходя в Институт биологической и медицинской химии АМН СССР. При этом с Кургановым он продолжал поддерживать отношения, и Борис Иванович остался руководителем его диссертации (он защитился в 1986 году). В 1985 году мы вместе были на конференции в Киеве. В 1998 году Дмитрий в составе группы сотрудников Института биологической и медицинской химии АМН СССР получил Государственную премию. Дима и его жена Надя дружили с работавшей у нас (по его рекомендации) Еленой Цукерман, и я узнавал о нем в первую очередь от нее. Он работал одно время во Франции, позже – в США.
Место освободилось, и я начал работать в лаборатории официально. Моим микрошефом стала Мария Ивановна Якушева. Отношения с ней у меня постепенно портились. В чем-то она была права: я часто отлынивал от работы, занимаясь разными другими делами. Но ее тон мне сильно не нравился. Как-то она пожаловалась на меня Курганову. Я сказал ему, что у нас не складываются отношения, на что Борис Иванович отреагировал: или ты работаешь с Марией Ивановной, или ищешь себе другую работу. Якушева тут придумала ход: она перебирается в мою комнату (одномодульная, где работали я и Сергей Клинов, втроем там было уже тесно), чтобы лучше меня контролировать. На деле все обернулось так, что она въехала в ту комнату, а я перебрался в двухмодульную комнату, занимаемую группой Познанской, где раньше работала она. И вскоре стало ясно, что все это было ею задумано из-за того, что у нее испортились отношения с Познанской.
Кажется, я еще немного занимался перекисным окислением, затем нашел себе другую тему. Самохвалов хотел, чтобы я занимался витамином А, и я стал изучать литературу, пытаясь найти систему (модель) на которой можно испытывать производные и аналоги витамина А (ретиноиды). В конце концов остановился на модели осмотической стойкости эритроцитов. Считалось (и я разделял эту точку зрения), что одна из главных функций витамина А (связанная с ростом и дифференциацией клеток) состоит в воздействии на биологические мембраны (зрительная функция витамина А была к тому времени хорошо изучена, но она не рассматривалась как главная). Мембрана эритроцитов была хорошей моделью, поскольку у этих клеток только одна мембрана – внешняя. А исследование осмотической стойкости эритроцитов было достаточно простым.
Я начал эту работу и вел ее вполне самостоятельно, в том числе сам разработал методику. Испытуемые препараты (ретиноиды) мне давали сотрудники лаборатории Самохвалова – Людмила Павловна Давыдова, Мила Поляченко и Елена (Олеся) Дарская (последняя вскоре уволилась). Кровь я получал от сотрудников лаборатории фармакологии: они забивали лабораторных крыс (я при этом часто присутствовал, но зрелище было неприятное). Эта работа стала для меня основной вплоть до 1985 года.
Достаточно скоро у Якушевой испортились отношения и с Кургановым, и он ей предложил искать другую работу. И она вскоре уволилась. Моим микрошефом стала Эмма Андреевна Малахова, которая более деликатно боролась с моим отлыниванием от экспериментальной работы, но мало вмешивалась в мою текущую работу по ретиноидам.
Впрочем, помимо основной темы, были и другие работы. По одной из них я был в большей степени связан с Эммой Андреевной. Курганов тогда увлекся изучением ферментативных реакций в обращенных мицеллах, и Малахова стала главным экспериментатором этого направления. Помимо плановых исследований (фундаментальных по сути, хотя и с прикладной перспективой), у нас были хоздоговорные работы, то есть работы по заказу конкретной организации. В нескольких таких работах и я участвовал, в том числе и работал с обращенными мицеллами.
Кроме того, Борис Иванович иногда давал задания, и я их охотно выполнял. Так, он заказывал огромное количество оттисков (или ксерокопий) статей по самым разным аспектам биохимии (а также биофизики и молекулярной биологии, так что правильнее сказать – физико-химической биологии). Успевал ли он все это читать – не могу сказать, наверняка читать не успевал, но, вероятно, просматривал. И он меня иногда просил разбирать пришедшие ксерокопии, сортировать их и раскладывать по папкам. Эта работа давала мне представление о путях развития физико-химической биологии. Сам я тоже заказывал ксерокопии (конечно, на порядок меньше, чем Курганов), изучая реферативные журналы.
