О
ДИАГНОСТИКЕ ФАЛЬСИФИКАЦИЙ
Обсуждая проблему фальсификаций, нельзя забывать, что к выборам надо подходить комплексно. Понятие «честные выборы» или, корректнее, «справедливые выборы» (<англ. fair elections) включает в себя не только честный подсчет голосов, но и много других компонент, в том числе равные возможности всех политических сил участвовать в избирательной кампании и вести конкурентную борьбу.
Конечно, оценить влияние всех факторов довольно трудно, а может быть, и не реально. А вот оценка уровня фальсификаций в принципе поддается анализу. И на ее основе можно сделать вывод, каков был бы результат выборов, если бы голосование и подсчет голосов осуществлялись честно. Например, на выборах в Госдуму 2007 года «Единая Россия» и без фальсификаций получила бы абсолютное большинство мандатов, но не конституционное большинство. Или – на выборах в Мосгордуму единороссы и без фальсификаций получили бы большинство мандатов, но при этом в думу прошли бы не две партии, а пять.
Но при этом надо четко понимать, что такое заключение не эквивалентно выводу, каков был бы результат выборов, если бы они прошли в полном соответствии международным стандартам свободных и справедливых выборов.
Нам неоднократно напоминают, что наши оценки масштаба фальсификаций, полученные математическими методами, юридическим доказательством не являются. Но я и мои коллеги никогда не утверждали иное.
Доказать фальсификацию в юридическом смысле – значит привести конкретные факты фальсификации на конкретных избирательных участках или в конкретных избирательных комиссиях более высокого уровня. Здесь математические методы бессильны. Но я бы не сбрасывал со счета роль математических методов в судебном процессе. Если факты фальсификации уже доказаны, возникает следующий вопрос: повлияли они на результаты выборов или нет? И тут без математики, на мой взгляд, не обойтись.
Математические методы играют важную роль в диагностике фальсификаций. Причем диагностика – тоже юридическая процедура. Вот, скажем, в наших избирательных законах есть фраза: «При … возникновении сомнений в правильности составления протоколов и (или) сводных таблиц, поступивших из нижестоящей комиссии, вышестоящая комиссия вправе принять решение о проведении повторного подсчета голосов избирателей». С моей точки зрения, аномалии в итогах голосования, выявленные математическими методами, – главный источник тех сомнений, которые должны побудить избирательную комиссию провести проверку правильности подведения итогов нижестоящими комиссиями. И то, что они этого обычно не делают, свидетельствует или об их некомпетентности, или об ангажированности. То же самое относится и к прокуратуре, когда к ней обращаются с просьбой расследовать факты, вызывающие подозрения в фальсификациях.
Сейчас, как обычно, пустили в ход штамп об «отдельных нарушениях». Разумеется, на выборах могут быть отдельные нарушения, скажем, нечеткое соблюдение процедуры без каких-либо криминальных целей. Но очевидно, что на выборах такого масштаба, как выборы в Мосгодуму (где более трех тысяч избирательных участков), «отдельных» фальсификаций быть не может. Какой смысл фальсифицировать результаты на отдельном участке? Разве это существенно повлияет на итоговые цифры? Кто пойдет на уголовное преступление ради увеличения результата любимой партии на одну сотую процента?
Очевидно, что фальсификации могут быть только системными, организованными в масштабах как минимум района, а скорее – округа. И если выявлена фальсификация на одном участке, надо искать на других. Точно так же, поймав домушника на краже в одной квартире, следователь начинает выяснять, какие еще квартиры он мог обокрасть.
Когда некоторые чиновники и эксперты говорят, что фальсификации надо доказывать в суде, это кажется аксиомой. Но все же приходится делать несколько оговорок. Во-первых, суд должен быть независимым, непредвзятым. Во-вторых, фальсификации фальсификациям рознь. Легче всего доказать фальсификацию, совершенную путем переписывания протокола. И то – при соблюдении двух условий: 1) наблюдателю сразу после составления первичного протокола должна быть выдана правильно заверенная копия, 2) по получении заявления судья должен немедленно принять решение об изъятии документов из помещения, в которое имеют доступ фальсификаторы.
А вот фальсификации, сделанные путем вброса и прочих манипуляций в процессе голосования и подсчета голосов, доказать без содействия вышестоящих избирательных комиссий и следственных органов практически невозможно. И это прекрасно понимают многие из тех, кто с усмешкой на устах говорит: «Обращайтесь в суд».
Я не случайно говорю здесь о доказательствах в юридическом смысле. Поскольку есть еще наука, которая автономна от юридических процессов. Скажем, к вопросу о верности теории Дарвина не имеют никакого отношения решения Дейтонского или Санкт-Петербургского судов. Историки спорят о причастности Бориса Годунова к смерти царевича Димитрия или о причастности Ричарда III к убийству своих племянников безотносительно к тому, какие выводы были сделаны в то время юридическими инстанциями. И я надеюсь, что будущие историки не пройдут мимо результатов, полученных математическими методами. Да что историки? И сегодняшним общественным мнением и мнением экспертного сообщества эти результаты будут встречены с пониманием.
Остается вопрос об интерпретации результатов, полученных математическими методами. Наши критики обычно отмечают, что прямая зависимость между уровнем поддержки некой партии и явкой может быть интерпретирована иначе, чем указание на прямые фальсификации. Действительно, к аналогичному результату может привести принуждение определенных групп избирателей к голосованию с контролем за их волеизъявлением. И, скорее всего, в сельских районах это имеет место. Возможно ли то же самое в Москве? Еще недавно я полагал, что лишь в самой минимальной степени. Сегодня я начинаю думать, что и это явление нельзя сбрасывать со счета (во всяком случае, в условиях низкой явки).
Но главное – принуждение определенных групп избирателей к голосованию с контролем за их волеизъявлением – это, как и прямые фальсификации, тоже уголовное преступление, только подпадающее под действие другой статьи УК РФ («Воспрепятствование осуществлению избирательных прав…»). Вполне можно объединить такие действия с прямыми фальсификациями в одну категорию, которую мы назвали использованием административного ресурса на стадиях голосования и подсчета голосов. И количество «аномальных» голосов, вычисленное «методом Шпилькина», является, по нашему мнению, результатом такого использования административного ресурса. Исключая эти «аномальные» голоса, мы получаем, каков был бы результат выборов, если бы голосование и подсчет голосов осуществлялись честно.
Возможна ли такая же связь голосования и явки при неадминистративной мобилизации электората, в чем нас пытаются убедить эксперты, близкие к «Единой России»? Честно говоря, хотел бы услышать от них не только голословные утверждения, но и какие-то доказательства. Они ведь обычно подменяют понятия, обсуждая изменение явки во времени. А мы анализируем ее вариации в пространстве, от территории к территории.
Возьмем, скажем, Гагаринский район Москвы (где явка на только что прошедших выборах в Мосгордуму составила 26,1%, а за «Единую Россию» проголосовало 34,3% от принявших участие в голосовании, или 8,9% от общего числа избирателей) и сравним его с соседним Донским районом (явка 46,4%, за «Единую Россию» – 73,8% от принявших участие, или 34,2% от общего числа избирателей). Пусть кто-нибудь из «Единой России» расскажет, как они сумели так здорово мобилизовать электорат Донского района (по сравнению с Гагаринским), что 20% дополнительно пришедших избирателей принесли «Единой России» 25% дополнительных голосов. Что это было: листовки, встречи кандидатов, агитация по кабельному телевидению?
Нам пытаются внушить, что математикам (биологам, физикам-ядерщикам и т.п.) в гуманитарных науках делать нечего. Но история науки дает много примеров обратного. Скажем, широко применяемый историками метод радиоактивного датирования, за открытие которого Уиллард Либби получил в 1960 году Нобелевскую премию. Или теорема Эрроу (Нобелевская премия за 1972 год). Или работы Александра Чижевского о влиянии солнечной активности на политические процессы, которые в СССР поспешили объявить «противоречащими марксистской точке зрения».
Электоральная математика – научная дисциплина, которая пока находится в стадии становления (особенно в России). Поэтому не удивительно, что свой вклад в нее вносят и математики, и специалисты, имеющие хороший опыт применения математики в физике, биологии и экономике, и географы. И огульные обвинения нас в том, что мы не знаем предмет исследования, стоят не больше, чем пачка вброшенных бюллетеней.
Аркадий
Любарев,
кандидат юридических наук,
кандидат биологических наук
эксперт Ассоциации «ГОЛОС»
Полный
вариант статьи опубликован
на сайте «Полит.Ру»
Опубликована в газете "Гражданский голос", № 11, октябрь 2009
