Неяркий цвет рябины
Стихотворения
Москва, 2001
Да, мной владеют три природы:
Любовь, поэзия, походы.
Я их бессменный вестовой!
Содержание
Мир держится на одержимых (предисловие)
"Синь сквозь морозные седины…"
""Их песни возбуждают сильнее алкоголя…"
"Стоит только мне встать на лыжи…"
"Ольху назвал породой сорной… "
"Как быстро отмирает старый быт…"
"Наше счастье зависит от лошади…"
"Стоит сирень в павлиньем опереньи…"
"Воздух был настоен на сосновой хвое "
"Говорят, что любовь не картошка…"
"Не у костра, а дома в кресле…"
"Сидим в чертежке на Разгуляе …"
Хочу сплести тебе венок (венок сонетов)
Человеческая судьба загадочна и непостижима. Почему один человек становится инженером и свои мысли воплощает в чертежи и формулы, а другого тянет писать картины или стихи, и он преобразует мир в систему образов и созвучий? Более того, люди технических профессий нередко берутся за кисть или перо. И что такое поэзия вообще: это профессия или увлечение?
Иосиф Бобровицкий - автор этого сборника, окончил Московский инженерно-строительный институт. Как раз в те годы Владимир Высоцкий пытался получить в нем высшее образование.
Будучи студентом, Иосиф посещал институтское литературное объединение, которое вел профессор математики Марк Сканави, автор известного сборника задач по математике для поступающих в вузы.
В то время на страницах газет и журналов велись непрекращающиеся споры о "физиках и лириках". В своем творчестве Иосиф и попытался примирить спорщиков. Такие физические термины, как "закон Гука", "силы Кориолиса" правомерно встали в его стихах в один ряд с привычными поэтическими образами.
В 60-ые годы поэзия, как бы, получила новый толчок - это был "бронзовый век российской поэзии."
Сейчас же, начиная с 90-ых годов, поэзией занимаются одни безумцы - люди непрактичные, но фанатически преданные своему увлечению.
Не смотря ни на что, ностальгия по настоящей поэзии нет-нет и прорвется новыми поэтическими родниками, питающими нас той живительной силой, которая способна преобразить души и сердца, очистить их от всего наносного, фальшивого.
Эти искренние интонации присущи творчеству Иосифа Бобровицкого.
Предлагаемый читателю сборник стихов И. Бобровицкого включает лишь те лирические стихи, которые наиболее ему близки. Не все они равноценны по уровню мастерства, не все отличаются четкостью ритмичного рисунка, но все искренни. Они заземлены в хорошем смысле этого слова, хотя тема "звездного неба" проходит через весь сборник, начиная от одноименного стихотворения, написанного в 1955 году, и кончая стихотворением "Корабль Арго", написанном в новом тысячелетии. Стихотворения сборника обладают цветом, звуком, запахом. К примеру, снега не только цветут, но и "пахнут сиренью", в лесах раздается "стаккато синиц". С помощью ажурной вязи стиха автор создает узорочье наподобие вологодских кружев:
"На окнах - пальмовые перья
В пушистом золоте мимоз".
Стихи о природе наиболее удаются автору. Долгие прогулки на лыжах по заснеженному лесу, описание природы в состоянии анабиоза - лейтмотив этого цикла стихов, где ключевым является "Ода лыжным ботинкам" с ее заключительными строчками:
"Я как реликвию повешу на стене
заслуженные лыжные ботинки".
Поэзия И. Бобровицкого насыщена яркими образами, которые щедро рассыпаны в его стихах, как клюква на болоте:
"А кочки, как старинные иконы.
В окладах - клюква, словно сердолик".
Трудно удержаться, чтобы не продолжать цитировать. Но думаю, читатель найдет эти строчки сам. Хочется только отметить, что сборник удачно завершается венком сонетов, который дополняет и усиливает основные темы сборника.
Такова поэзия Иосифа Бобровицкого в лучших его стихотворениях.
Как хорошо, что существуют на свете прекрасные безумцы, преобразующие мир в поэзию. И пока они существуют, поэзия не уйдет из нашей жизни.
Нина Малахова - член Союза писателей России
Над теми, что навечно здесь уснули,
Лишь скромные букеты сон-травы.
Ю. П. Ковровцеву
Зал встал как один человек,
К горлу присохло дыханье,
Время прервало стремительный бег
Минутой молчанья…
И вспомнил я тех, кого рядом нет,
Чья жизнь оборвалась круто.
Как быстро прошли эти тридцать лет,
Как медленно длится минута.
Светлой памяти моего дяди
Иосифа Львовича Майстрового
посвящается
Я не помню родного дяди,
С ним знаком лишь по старому фото,
На котором упрямые пряди
И во взгляде орлиное что-то.
Знаю я, что глаза голубые.
Мне об этом сказала мама.
И глядят они, словно живые,
Не мигая, упрямо прямо.
Дядя... тезка... меня моложе.
Наши жизни в одну слились.
Он на ЗИЛе работал тоже,
Только ЗИЛ назывался ЗИС.
Только он не успел жениться,
С рюкзаком по Земле походить.
Только наши не схожи лица,
А хотелось бы походить.
Мне в наследство остались от дяди
Полустертые письмена -
Два листка довоенной тетради -
Это все, что вернула война.
В первом пишет: "Стоим в Бологое...
Три дороги - и все на фронт... "
И последнее - то другое,
Что писалось на кочках болот,
"Здесь в болотах так много ягод,
Что без рук набиваешь рот… "
Не гадали солдаты, что лягут
Навсегда среди этих болот…
И стоят среди сел обелиски.
Обнимает их май травой.
Подравнялись солдаты в списке.
В их ряду и боец Майстровой…
Я не помню живого дяди,
Но во мне он всегда живой.
И живут мои дети ради
Вечной жизни, боец Майстровой!
12 апреля 1980 г.
Я стою у деревни Нелидово.
Дубосеково - скромный разъезд.
Сколько я в Подмосковье видывал
Столь похожих на это мест.
Скат пологий предельно гладок,
Поле плоское, как страница.
Нет ни водных преград, ни складок -
Глазу не за что зацепиться.
А за полем щетинятся ели,
И меж ними мерещатся танки.
Чтоб укрыться, не сыщешь и щели -
Пусто, как на степном полустанке.
Как же нужно с землей сродниться,
Чтоб, вгрызаясь в промерзшую твердь,
Здесь в единую цепь сцепиться,
Что не в силах порвать и смерть!
Прошло полвека с той забытой даты.
Следы войны по-прежнему видны:
На месте, где тогда стояли хаты, -
Поросшие полынью валуны.
Весна земные пробудила соки:
Кусты одела клейкая листва,
Между сухими листьями осоки
Едва-едва проклюнулась трава,
В леске берез зеленые подвески,
Под сенью сосен посредине рва
Сквозь хвою к свету тянутся пролески -
Их чаще называют сон-трава.
Застыли сосны в строгом карауле.
Вершины их - круженье головы.
Над теми, что навечно здесь уснули,
Лишь скромные букеты сон-травы.
Во всем настроенье весеннее.
Синь неба, стаккато синиц,
Как будто бы песни Есенина
Свисают с еловых ресниц.
Бересклета глазки
смотрят удивленно
На шальные краски
ясеня и клена,
На костер калины,
на озябший груздь.
Осени картины
навевают грусть.
Даже крытый лаком
плачет лист брусники.
Кто до лета лаком,
вместе с ним взгрустните.
Тонкая подвеска
с ветки бересклета -
Осени повестка.
До свиданья, лето!
Берез обшарпанные веники,
Дубов заржавленная жесть…
Осины, словно неврастеники,
Их листья, как людская лесть.
Под красной краской скрыть пытаются
Железной желчи желтизну -
То осень, ложная красавица,
Затмить пытается весну.
Опадают листья - желтый цвет измены.
Облака нависли - сумрачная сталь.
Пусть узнают листья, пусть узнают стены,
Облака узнают про мою печаль.
Не могу тихонько про себя страдать я,
Мне ль стыдиться горя, в уголке сидеть.
Не стыдясь, березы сбрасывают платья.
Им уж не придется за меня краснеть.
С кем-нибудь хочу я горем поделиться.
Пусть то будут стены или облака.
Пусть молчат, как стены,
может так случиться
Облаком растает от тоски тоска.
Облака и листья - все без перемены,
Лишь слегка березам их нарядов жаль.
Пусть узнают листья, пусть узнают стены,
Облака узнают про мою печаль.
1956 г.
Последний лист уже опал,
Леса и рощи опустели.
И на листве, как на постели,
Казалось, лег бы, да и спал,
Иль бесконечно созерцал
Багряный лист, макушку ели
И неба дымчатый опал.
осень 1953 г.
Лимонная листва осин
И золото берез и сосен.
Как занавеска, неба синь,
Что щедро подсинила осень.
В зеленом бархате сосна.
Рябят рябины на опушке -
Румяной осени веснушки…
И на душе царит весна.
13 сентября 1979г
Закат лучами, словно кистью,
Мазки бросает на кусты.
Пестры кармин и охра листьев
И розовы берез холсты.
Заря незримо убывает,
Скупей палитра облаков.
Их краски ласково смывает
Реки парное молоко.
июнь 1979 г.
Люблю морозную погоду...
Едва рассвет начнет седеть
Ботинки лыжные надеть,
И поскорее на природу.
Еще румянится восток
И обещает день хороший.
Лыжня, припудрена порошей,
Как шелк. Скольжение - восторг!
Леса, как хвост седой лисы.
Лыжня зовет: "Вперед на Клушу!".
Движенье будоражит душу.
Дыханье серебрит усы.
По жилам разлилось тепло,
Покрыли спину капли пота.
Из головы долой работа,
Заботы. Чисто и светло...
С собой из леса принесу
Запас недельный кислорода.
Спасибо, щедрая природа,
За праздник бодрости в лесу!
* * *
Синь сквозь морозные седины,
Ажурны кружева берез -
Как будто плел их дед Мороз
Из серебристой паутины.
Так тихо. Напрягаю слух -
Садится иней на ресницы.
На солнце изморозь искрится.
Снежинки кружатся, как пух.
Морозный воздух, что стекло.
И в том стекле застыли ели.
В уставшем от прогулки теле
Разлито летнее тепло.
январь 1979г
Зима не скупится на краски.
Снега не пустой контраст -
Они преисполнены ласки
И прячут мазки под наст.
Поэтому краски нежнее
Ложатся на снежный холст…
Иду не спеша по лыжне я -
Леса распушили хвост.
Синеют прозрачные тени
Берез. Бирюза. Снегири.
Оттенки весенней сирени
И отсвет вечерней зари.
Снега даже пахнут сиренью
В февральский лазоревый день,
Когда голубой полутенью
Цветет на сугробах сирень.
Опять февраль дороги заметает
И снежной скатертью ложится на поля.
Но дух весны среди снегов витает
Лазоревой улыбкой февраля.
Еще мороз волшебными дарами
Расцвечивает лес, как сказку сна;
Но мы-то знаем, что не за горами
Желанная и близкая весна.
19 февраля 1985 г.
Звонче синицы затинькали,
На серых сугробах следы
Затянуты тонкими льдинками,
Словно слоями слюды.
Сосулька - свеча без подсвечника,
Чьи слезы слизал мороз.
Сережки в ушах у орешника,
Словно пушинки мимоз.
Во всем настроенье весеннее.
Синь неба, стаккато синиц,
Как будто бы песни Есенина
Свисают с еловых ресниц.
Смеется весенняя улица,
А солнце в витринах, как блиц.
Ветреник - ветер целуется,
Касаясь веснушчатых лиц.
И девушки вам улыбаются.
Глаза их, как блеск блесны.
Девичьи улыбки сливаются
С широкой улыбкой весны.
3 марта 1980 г.
И снова март стучится в двери.
И снова солнце и мороз.
На окнах пальмовые перья
В пушистом золоте мимоз.
Синиц прозрачный колокольчик.
Он как сигнал: "Весна, на старт".
Хрусталь сосулек, смейся звонче.
Пришла весна, вернулся март.
Июльский день дышал устало.
Сползало солнце за леса.
С реки прохлада наступала -
Ложилась первая роса.
День угасал… Куда-то плыли
В лучах заката облака.
По-над дорогой запах пыли,
Травы, парного молока.
Над лесом распустился венчик
Вечерней ласковой звезды.
Как трактор, стрекотал кузнечик
У придорожной борозды.
9 июля 1979 г.
Проталины и краснотал.
С весной он стал
Еще красней,
Как будто с талых вод впитал
Всю красоту весенних дней.
апрель 1979г.
январь
Напряжены пружинистые лапы
Мохнатых елок, сдерживая снег.
И кажется, что вдруг откажет клапан
И вверх взорвется снежный фейерверк.
февраль
Расшиты пышной бахромой
Ветвей натянутые нити.
Но вы за нити не тяните,
Чтоб снежный лес дышал зимой.
март
Весенним светом лес прошит.
Стоят сугробы без движенья.
Как тихо! Лишь слегка дрожит
На водной глади отраженье.
апрель
Над коркой тающего льда
Стоит апрельская вода.
Чуть проступают из воды
Былые лыжные следы.
май
Весенняя вода бежит вперегонки
С пробившейся травой
стремительного мая.
А мать-и-мачеха, их всех перегоняя,
Свои фонарики пустила вдоль реки.
июнь
Солнце колет острой пикой.
Манит в лес июньский день.
Пахнет спелой земляникой
И смолой лесная тень.
июль
Все неподвижно возле омута.
Жизнь замерла в июльский зной.
А прядь березы нежно тронута
Уже осенней желтизной.
август
Трава у августа густа.
Дубовый лист подобен жести.
В их жестком голосе и жесте
Дрожат осенние уста.
сентябрь
Березы, словно свечи в храме,
Нездешний излучают свет.
Неувядаемый портрет
В их золотистой стынет раме.
октябрь
Ветер пламя раздувает,
Искры-листья теребя.
Словно знамя развевает
Ветер ветви октября.
ноябрь
Присыпал реденький снежок
Листвы опавшей теплую подушку.
И опушив пушистую опушку,
На елках шишки красные зажег.
декабрь
Под снежными шапками
скрючились елки,
Обутые в теплые валенки.
Сугробы кругом. Даже в ближнем поселке
Завалены снегом завалинки.
Песни нас в завтра забросят, наверно.
Ветер мечты раздувает костры.
И непременно суда Крузенштерна
Ночью причалят в излучине Пры.
За поворотом - встречный ветер,
Ну а пока - попутный ветерок.
Как хорошо, что на планете
Так много голубых дорог!
Дороги эти порой не гладки,
Встает порог дороге поперек.
Как хорошо в брезентовой палатке
Распутать пряди пройденных дорог!
Преодолению вдвойне бываем рады.
Рычи, река, проткнувши перекат.
Как хорошо, что взятые преграды
Препятствуют движению назад!
Белые ночи Карелии.
Гамма заката пестра.
Чистые краски речной акварели,
Блеклые блики костра.
Скалы и мари
Вторят гитаре -
Песни звучат до утра.
Плесов просторы озерные
В вольном раскате волны.
Цепкие пальцы сосенок упорно
Держатся за валуны.
Гулкие плесы,
Пляжи, утесы
Музыкой красок полны.
Белые ночи Карелии.
Сизое небо сквозь дым.
К этой далекой для нас параллели
Сутки всего-то езды.
Там вдоль дорожки
Звезды морошки -
Вместо Полярной звезды.
Навстречу ветру рвутся лыжи.
Нам лица лижет лживый вест.
Там, за спиной, остались Кижи -
Кресты, царящие окрест.
Все ближе берег. Влажный тельник,
Как банный лист прилип к спине.
А вот и он - погост Подъельник
Как дань забытой старине.
Мы, как непрошеные гости,
Седым величьем смущены,
Стоим на стареньком погосте
Среди поющей тишины.
Поют натруженные ели.
Их корни вгрызлись в валуны.
Поют, как здесь и прежде пели
Под вой пурги и плеск волны.
*
Подъельник - погост на берегу Онежского озера в окрестностях Кижей.Я, как реликвию, повешу на стене
Изношенные лыжные ботинки.
Ведь двадцать лет они служили мне,
Не требуя ни ласки, ни починки.
Терзал их наст и пропитал их пот,
Сквозь кожу обозначились мозоли.
За двадцать лет не наскребется год,
Когда б они пылились в антресолях.
Их торопила в путь неторная тропа,
А чаще - чаща и завалы снега,
То скромная речушка Жукопа,
То безграничный сказочный Онего.
Карелии их звал озерный край,
Гортанным криком призывали горы,
Святой водой поил седой Валдай
И обещали рай пещеры из Мещеры.
По-прежнему верны вы снежной целине,
Доверчиво лыжне внимая по старинке. . .
Я, как реликвию, повешу на стене
Заслуженные лыжные ботинки.
февраль 1978 г.
Лунного диска отблеск латунный,
Пламя костра погасило Стожары.
Бронзовых сосен звонкие струны
Вторят аккордам старой гитары.
Песни уносят нас в дальние страны.
Тонким пунктиром маршрут обозначь ты.
И подпевают нам капитаны.
Ветер качает сосны, как мачты.
Росчерк ажурный решетки чугунной,
В жизненном вальсе кружатся пары.
Бронзовых сосен звонкие струны
Вторят аккордам старой гитары.
Песни помогут во всем разобраться.
Песни расскажут сказки и были…
И подпевают нам ленинградцы,
Сосны стремятся в небо, как шпили.
Юный трубач - знаменосец коммуны,
Куртки и шлемы, в строю комиссары.
Бронзовых сосен звонкие струны
Вторят аккордам старой гитары
Песни откроют старые раны,
Песни напомнят забытые даты…
И подпевают нам ветераны.
Сосны застыли в строю, как солдаты.
Здесь у костра мы по-прежнему юны,
Старые песни - снова не стары.
Бронзовых сосен звонкие струны
Вторят аккордам старой гитары.
С песней на свете жить интересней.
Радуйся с песней и с песней трудись ты…
Сосны поют с нами новые песни
И обступили костер, как туристы.
Лунного диска отблеск латунный.
Снова над лесом в дозоре Стожары.
Сосны запомнят новые руны,
Что обронили струны гитары.
сентябрь 1979 г
.Здесь нет паркета, и этикета
не признают,
здесь - на простой простынке лето,
и здесь поют.
Здесь на веревке висят штормовки,
чтоб им не преть,
для колорита, для обстановки,
чтоб лучше петь.
А что нам нужно? Святая дружба
творит уют.
И мир безбрежен, когда так дружно
друзья поют.
Их песни возбуждают сильнее алкоголя,
Зовет на волю золотой закат.
Зимою им по нраву заснеженное поле,
А летом неуемный перекат.
Их вовсе не прельщают
ни титулы, ни званья.
Здесь не в почете длинные рубли.
Здесь признают негласно
высокое призванье
За другом прошагать на край Земли.
И пусть в наш век практичный
зовут их чудаками,
Ведь нет почетней званья чудака!
Они уже сегодня
закладывают камень
В фундамент здания, что строят на века!
Стоит только мне встать на лыжи,
Как я становлюсь моложе.
И прошлое как-то ближе,
И я к нему ближе тоже.
Былые походы вижу
И горки, которые круты.
Уносят стремительно лыжи
В далекие те маршруты.
На снежный простор Селигера
Раскат с косогора вынес.
А вот рядом Ира и Гера
И рослый эстонец Тынес.
Вот мы на макушке Кургана:
Ладов, Олег и Фима.
А вот мы в объятьях бурана:
Аркашка и Серафима.
Кондратьева Мишки удаль,
Угли костров и созвездий.
Мы так и не съездили в Суздаль.
А вместе теперь и не съездим…
Чем влечешь ты,
седая макушка Земли,
Что к тебе устремляются заново
Вдоль морщин,
что оставили здесь корабли
Экспедиций Седова, Русанова?
Не магнитные силы.
Они бы могли
Вслед за компасом сплавить в Канаду.
Не тщеславный успех,
не крутые рубли,
Не расчет на призы и награду.
Проще ездить
к восьми тридцати на метро,
Страховому довериться полису,
Но семерка друзей
вместе с Димой Шпаро
Свои мысли нацелила к Полюсу.
Путь на Полюс лежал
через желтый Арал,
Поперечным пропилом пролива.
Он в себя
искривленье пространства вобрал
-
Путь прямее, проложенный криво!
Он с верблюдами плыл
по просторам пустынь,
Дрался с дрейфом в арктическом поле.
И в июльскую пыль
и в февральскую стынь -
Десять лет испытания воли.
Десять лет
вам маячила главная цель.
Нынче четко вы видите цель свою.
За полою палатки
пылает апрель
И мороз минус сорок по Цельсию.
Вас не сможет сломить
ни торосистый лед,
Ни злодействие сил Кориолиса.
Мы уверены в том,
что Семерка дойдет,
Непременно дотронется Полюса!
апрель 1979 г.
Из ковша Большой Медведицы
Расплескался Млечный Путь.
Марс кровавой каплей светится,
И тускла Сатурна ртуть.
Орион занес дубину
Над разъяренным Быком.
И дугою выгнул спину
Конь под смелым седоком.
В синеве ночной купает
Вереника волос свой.
И жемчужиной сверкает
Чудо-Гемма надо мной.
Да, я вижу, - мне не грезится,
Я боюсь лишь миг спугнуть...
Из ковша Большой Медведицы
Расплескался Млечный Путь.
1955 г.
Нам звезды сияли, нам месяц светил.
Мы судьбы вверяли движенью светил.
Над пропастью водной на мутный Рион
Нас вел путеводной звездой Орион.
Влекло не одно "золотое руно" -
Кровь в жилах играла почти как вино.
Там в дальней земле был прикован к скале
Титан, что свет знаний зажег на Земле.
То Зевса затея - средь звезд и планет,
Увы, Прометея созвездия нет!
январь 2001 г.
Усилив глаз трубою Галилея,
Ныряю с головой в космический хаос.
Плыву по небу в окруженьи звезд
В окрестностях Стрельца,
Тельца и Водолея,
Ищу тебя, красавица Галлея.
Где прячешь ты свой исполинский рост?
Пышнее распуши ажурный хвост,
На это звездной плазмы не жалея.
Слывешь издревле ты знаменьем бед:
Нашествий, засух, войн и наводнений.
Загадку разгадав космических явлений,
Тебя на небосвод повесят, как браслет,
Порвав орбиты эллипс, чтобы свет
Лила на Землю ты для новых поколений.
11 января 1986 г.
Есть обычай на кручах Днестра,
Я не знаю когда он возник,
Ради счастья, любви и добра
Отыскать и расчистить родник.
И журчат вдоль реки родники,
Возрожденные доброй рукой:
"Мы - истоки великой реки,
Мы навеки сроднились с рекой…"
Пил и я из того родника,
Проникал в родниковую речь -
Наставляла она: на века
Нас родную природу беречь!
Ольху назвал породой сорной
Профессор-лесовод, и вот
Ее влекут тропой позорной
На приозерный эшафот.
По берегам озер и речек
Лишь окровавленные пни.
Подбить не сможет даже сметчик
Итогов варварской резни.
Ольха - хранительница влаги,
Объята пламенем костра.
Ползут змеиные овраги
К притокам Волги и Днестра.
Природный хор не знает сора.
Сорит в природе человек.
Ему не смыть с лица позора
За мор озер и язвы рек!
Среди подстриженных шпалер -
Все параллельно, планомерно -
Не по себе, а слово "сквер",
По мне, звучит почти как "скверна".
По нраву мне лесной хаос,
Где просек и тропинок нету.
Стоят деревья в полный рост
И каждый лист стремится к свету.
Кто не бывал на моховом болоте,
Боюсь, моих восторгов не поймет.
Здесь на болоте вы, буквально, пьете
Прозрачный воздух, как янтарный мед.
Широкая пред вами панорама,
Ковром под ноги голубые мхи.
Здесь тишина и благовонья храма,
Как богомольцы, заросли ольхи.
А кочки, как старинные иконы.
В окладах - клюква, словно сердолик.
Невольно бьешь им низкие поклоны,
Взгляд устремив на их печальный лик.
Сосенки - канделябры, а под вечер,
Когда целует солнце край земли,
На хрупких ветках зажигая свечи.
Вечерний гимн курлычут журавли.
Я - атеист, но хочется молиться,
Такая здесь разлита благодать.
Ничто не может с мшарами сравниться,
Но это чудо надо увидать.
октябрь 1979 г.
Как быстро отмирает старый быт,
Стираются вчерашние приметы...
Отцам необходимые предметы
Детьми забыты. Старый быт забыт.
За поколенье превратилось в звук,
То, что творилось долгими веками
Умелыми и смелыми руками:
Рубель, и пест, и берды, и вертлуг.
Заходят современные ребята
В избу, как в "исторический музей",
Осматривают, словно Колизей,
И трогают руками экспонаты.
Наше счастье зависит от лошади,
А точнее, от конских подков -
Стали б все поголовно хорошими,
Стало б меньше в стране дураков.
И поэтому мы поневоле
Ковыряемся в бедной земле,
Ищем счастья с подковами в поле,
Коль о нас позабыли в Кремле.
Но подковы находим все реже:
Трактор лошади много сильней.
Может, счастье нам все же забрезжит,
Коль вернуть на деревню коней?
май 1999 г.
Стоит сирень в павлиньем опереньи,
Кусты-букеты обрамляют сад,
Но заслоняя водопад сирени,
Висит рябины пряный аромат...
И тотчас мне припомнилась рябина,
Что посадила под окном сестра,
Кусты сирени, заросли жасмина
И сладкий дым рябинного костра.
Пьянящая и пенящая сила,
Не знающая ножниц и узды. . .
И вспомнил я, как бабушка просила
Меня сыскать на небе три звезды.
Я находил, и бабушка читала
При свечке пожелтевшие листы.
Она любым цветам предпочитала
Рябины белопенные цветы.
Я не хочу, чтоб жалкие руины
Зияли, словно цирки на Луне.
Пусть по весне неяркий цвет рябины
Кому-нибудь напомнит обо мне.
июнь 1983 г.
Жизнь - задачник,
ответов к которому нет.
Сквозь березы смотрит Бетельгейзе.
Азимут чуть-чуть ее левей.
Позади серебряные рельсы.
Впереди сплетение ветвей.
Позади платформа Столбовая,
Весь залитый люксами перрон.
Впереди, куда-то зазывая,
Смотрит изумрудный Орион.
Синими прозрачными лесами
К ручейку Злодейке ляжет путь.
Девушка с зелеными глазами
Там напрасно силится уснуть.
На колени голову склонила
От костра и песен в стороне.
Странная неведомая сила
Приближает взор ее ко мне.
На успех напрасно не надейся -
Верить в неизбежное нельзя.
Сквозь березы смотрит Бетельгейзе,
Как ее зеленые глаза.
сентябрь 1958 г.
Воздух был настоен
на сосновой хвое
И насквозь пронизан
запахом озона.
Солнце пропитало
лес сухой с лихвою.
Зной висел на соснах
колокольным звоном.
Жаркое дыханье
пробежит верхами,
И опять все тонет
в бесконечной лени.
Нас дурманил воздух,
словно ладан в храме,
Так что мы невольно
пали на колени.
И тотчас исчезли
запахи и звуки,
Словно опустилась
сладкая завеса.
И искали что-то
и сплетались руки.
Так тропинку ищут
в дикой чаще леса.
Вдруг сухие губы
охватила влага,
И сердца забились
в бешеном хорее.
Дрожь тела пронзила,
как стальная шпага.
Одного хотелось –
умереть скорее.
Нас свинцом истома
к иглам пригвоздила
И залила ртутью
сомкнутые веки.
Я успел подумать:
"Никакая сила
Нас разнять не сможет
ни за что вовеки".
Говорят, что любовь не картошка.
Нету смысла у этих слов:
Мне, к примеру, по нраву окрошка,
А другому бухарский плов.
Говорят, что о вкусах не спорят.
Это тоже бредовая мысль.
Коль о вкусах не спорить, то вскоре
Все бы споры к нулю свелись.
Но ведь в спорах рождается истина!
Так что спор не своди к нулю.
Может это звучит и выспренно:
Я жену, как картошку, люблю!
Если долго, упорно ждешь,
Сам процесс ожидания сладок.
Но пройдет долгожданный дождь -
Остается досады осадок.
Лишь очистится горизонт,
Уж сомненья терзают душу,
И березы дырявый зонт
Отрезвляет подобно душу.
Что же делать? И снова ждать
С нетерпением, как свиданья.
Что же может нам больше дать
Бесконечного ожиданья?
День рожденья,
момент появленья на свет
Лишь мгновенье
в извечном движеньи планет.
Краток век человека.
Его продолженье -
Тот манящий
и жизнь утверждающий свет.
Смысл жизни?
Она - и вопрос и ответ.
Не ищите его
в положеньи планет.
Жизнь - задачник,
ответов к которому нет.
Не осуждай, мой друг, судьбу за то,
Что подло оттянула точку встречи.
Судьба коварна, но она зато
В себя вмещает тьму противоречий.
Будь благодарен уж за то судьбе,
Что помогла той встрече состояться:
Ведь две прямые сами по себе
Имеют право не пересекаться.
Ритмы - они повсюду,
Ритмы все время с нами,
Моем ли мы посуду,
Или стираем в ванне.
Не здесь ли искать истоки
Стихов, что звучат, как фуги?
Рождает высокие строки
Размеренный бег центрифуги.
Невольно я ей подпеваю,
Благо никто не слышит.
Живее работа живая,
Когда в ней поэзия дышит.
Не у костра, а дома в кресле,
Под ноги подстелив ковер,
Сижу и переписываю песни -
Туристский, так сказать, фольклор.
Спешу, ведь завтра день рожденья дочки.
Корнаю строчки, где они длинны,
По ходу дела расставляю точки
И рифмы достаю из глубины.
Надеюсь, что такая правка песен -
Не хулиганство, не напрасный труд.
Ведь я сейчас участвую в процессе,
Что народным творчеством зовут!
А. Абрамову
Все поросло подлеском, даже память.
Идешь и прежних мест не узнаешь.
А груз годов тяжелым камнем давит,
Пытаясь отделить от правды ложь...
Здесь, на юру наш дом стоял когда-то -
Сегодня - груды щебня и досок,
Да ржавая забытая лопата,
По черенок ушедшая в песок.
Здесь нынче ни забора и ни тына.
Теснит тоска простуженную грудь.
Хромая одинокая рябина
Пытается в былое заглянуть.
Куда уж ей, стоят сплошным забором
Березки - им сегодня сорок лет.
И нет того былого кругозора,
Где затерялся лет прошедших след.
Но рядом домик, в нем живут соседи.
Теперь здесь газ и даже телефон.
Летят часы минутами в беседе
И прошлое всплывает, словно сон.
май-сентябрь 1989 г.
Говорил мне один ханурик,
Бутерброд отправляя в рот,
Что мол тот, кто не пьет и не курит,
Так здоровеньким и помрет.
Что ж, алкаш этот прав отчасти:
Все загнемся, как дать прикурить,
Только в жизни нет большего счастья,
Чем здоровым до смерти творить!
2 февраля 1985 г.
Эталон чистоты кристальной -
Безупречно молочный снег,
Белизною своей крахмальной
Покоряет буквально всех.
Не забыть мне восторгов друга
И его заразительный смех:
Уроженец дальнего Юга,
Он впервые увидел снег...
Снег надел на кусты сорочки,
Снег на ветки берез налип.
Только птичьи немые строчки
Да морозный крахмальный скрип.
Так идут за неделей недели.
Где-то спит под сугробом весна,
Но, как прежде, на снежной постели
Безгранично царит белизна…
Растопите пригоршню снега -
Вмиг исчезнут и скрип и следы.
Чистота, что упала с неба,
Станет лужицей грязной воды.
Человек обрастает друзьями,
как дерево ветками.
Те, что выросли раньше,
надежно прикроют ствол,
Но чем ближе к вершине
становятся веточки мелкими,
А совсем без друзей,
человек - что осиновый кол.
Так давайте к земле
прирастем мы прочнее корнями,
Устремляясь вершиной
к сиянью извечному звезд!
За надежную дружбу,
за право гордиться друзьями
Я, друзья, поднимаю
торжественный тост!
Лет через сто, глядишь, сто пятьдесят
За смерть его потомки отомстят -
И, значит, жизнь он прожил не напрасно!
Мир держится на одержимых.
Они прочней слонов и черепах,
Надежней тиранических режимов,
Которые стоят на черепах.
Вы можете услышать иль прочтете,
Но вы не верьте - это ерунда,
Мол, всякий труд у нас в стране в почете,
За исключением бесплатного труда.
Нет доказательств неопровержимых.
Вы можете спокойно жить и ржать.
И все же мир стоит на одержимых,
И эту одержимость не сдержать!
6 декабря 1980 г.
Над Соротью сгущается туман,
Всплывает холм, где мельница крылата,
И облаков гусиный караван
Сжигает перья в пламени заката.
В избушке няни светится окно,
Синеют ганнибаловские ели,
В аллее Керн уже совсем темно,
Кругом покой - дорожки опустели...
Лишь вдалеке, за Савкиной горой,
Должно быть в кемпинге, горит огонь веселья.
То молодежь вечернею порой
Под визг транзистора справляет новоселье.
И в их кругу знакомый силуэт -
Рубашка с поясом, соломенная шляпа...
Неужто это он - неузнанный поэт,
Потомок славного петровского арапа?
Да, тень его не средь столетних лип,
Не в доме Лариных, а в хороводах сел.
Туман отметил Сороти изгиб -
Он с "племенем младым"
знакомиться пришел.
Александр Радищев в Петропавловской крепости
Конечно, недруги об этом донесут,
Поэтому нет смысла отпираться…
Покаяться во всем? - напрасный труд,
Ведь царский суд - всегда "шемякин суд":
Петля намылена - не стоит сомневаться.
Все время думать о своей судьбе -
Лишь расточать ослабленные силы.
Остатки их суметь отдать борьбе
За судьбы детища, забывши о себе,
О детях, матери... в преддверии могилы.
2 февраля 2000 г.
Дмитрий Кедрин перечитывает
А.К. Толстого, 1944 год
Одну б затяжку… с пересохшим ртом
Он снова возвращается к работе,
А руки ищут исхудавший том
В коричневом тисненом переплете.
У букинистов он его купил,
Ну, а точней сказать, почти что выклянчил,
Пожалуй, никого он не любил
Сильнее Алексея Константиновича.
Бумага тонкая, высокая печать.
Зачем, бумага, ты горишь и рвешься?
Не хочется страницы вырывать,
Как будто с лучшим другом расстаешься.
А помнится, в землянке на Велье…
*
Велье - озеро в районе города Валдай, где Кедрин работал в 1943 во фронтовой газете.Сидим в чертежке на Разгуляе,
А за окошком совсем темно.
Приперла сессия - уж не гуляем,
Эпюр несделанных полным-полно.
Мы явно к сроку не успеваем -
Знать, подготовка у нас слаба.
Мы с Геркой чертим и напеваем,
Его мелодия, мои слова:
"В институте не скажу ни слова,
Будто я с тобою не знаком,
Но пройдут все лекции и снова
Мы с тобой отправимся пешком.
И обычно это и привычно,
Как никак, а все-таки сосед…
Лично мне совсем не безразлично
Безразличен я тебе иль нет… "
А рядом парень какой-то хмурый.
Он козьей ножкой чертил овал,
Затем внезапно собрал эпюры
В одну охапку и разорвал.
И очень тихо сказал при этом:
"Пусть начерталка горит в огне,
С таким упорством хоть стать поэтом,
А инженерить, брат, не по мне…"
Эпюр обрывки собрал он ловко,
Засунул в папку и был таков…
– Кто этот шизик?
– Высоцкий Вовка,
Отличный парень, из чудаков.
И брызнул свет мазком Сезанна,
И отступил в кусты туман,
И мы узрели океан
И град на бреге океана.
Над бухтой Золотого Рога
Он рос стремительно и строго
Очарованием очей
В сиянье солнечных лучей.
Рог Золотой зиял, как рана,
В простертой в океан руке.
И в этой времени реке
Был слышен рокот океана.
Однако ни креста, ни свечки
Мы не нашли сегодня там,
Где в страшный год на Первой Речке
Скончался Осип Мандельштам.
октябрь 1994 г.
Неужто и Вы устали,
Который не ведал устали?
За это не ваши уста ли
Есенина вдрызг капустили?
Мол, Есенин, вы в своем уме ли?
Ну, а сами? Сквозь туман и смог
Вы глядеть в грядущее умели,
Как никто без Вас уже не смог.
Вы в горсти сжимавший аж до хруста
Хрусталей поэтических друзу,
Вы в прокрустово ложе искусства
Шар загнавший, как будто в лузу,
Говорите, что жизни лодка
Раскололась о быт, как о риф.
И причиной тому не водка,
Не какой-то стихийный взрыв.
Так какой же космической силе
Удалось разнести ваш бриг?
Неужели Вам враз изменили
Голос, выдержка, Лиля Брик?
Неужели в Вас ярость остыла,
Что ломала врагам рога,
Или может ударом с тыла
Был предательский выпад врага?
Где же были друзья-товарищи?
Как они прозевали момент?
Что ж они разевали варежки,
Иль считали, что Вы - монумент?
Слишком рано Вы с поля брани
Вознеслись навсегда на Парнас.
Сколько здесь накопилось дряни!
До чего ж не хватает Вас!
Да, бесспорно, и вы устали.
Мы не знаем, как это сталось.
Так в суставах мостов у стали
Наступает внезапно усталость.
Портрет Кедрина
(сонет-акростих)
Простой портрет в латунной тонкой раме.
Он как подарок дорог мне вдвойне.
Рапира глаз пронзила душу мне -
Так лик святого потрясает в храме.
Раздвоилось лицо, расплылось по стене:
Еретик Рембрандт в незабвенной драме,
То кажется, как в кинопанораме,
Каскад различных лиц: вот дипломат в пенсне,
Един в двух лицах - Чацкий и Молчалин -
Двойник поэта гневен и печален…
Распался ряд, сползает со стены.
И он предстал, как освещенный блицем,
Непризнанным при жизни ясновидцем,
Астрологом непознанной страны.
. . . только нет,
не ставьте памятник в Рязани.
С. Есенин
Я не хочу, чтоб средь этаких роз
Мои изваяния высились.
В. Маяковский
Чтобы мое степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть.
С. Есенин
Просил Есенин: "только нет,
не ставьте памятник в Рязани"
По смерти не хотел поэт
стоять в ущелье плоских зданий,
На площади средь пыльных роз
бесплатным приложеньем к скверу.
Его влекло в поля, где взрос,
где он обрел любовь и веру.
Весенний песенный разлив.
Березки, обрядившись к лету,
Стоят, как памятник поэту
от пробудившейся земли.
Над полем жаворонка пенье
стозвоном врезано в зенит -
То грань его стихотворенья
степною бронзою звенит!
Зачем же просьбе вопреки
воздвигли памятник в Рязани?
Ему березкой у реки
глядеть на мир листвой - глазами.
В туманном Лондоне он вспоминал не раз
И Сивцев Вражек и пруды в Покровском,
Вновь в памяти всплывал настырно,
как мираж,
Звон колокольный
над Кремлем Московским.
Звал к топору, надсадно бил в набат,
Искал живых, взывая "Vivos voco". . .
Мне кажется, и нынче на Арбат
Тот "Колокол" вещает издалека.
Но нет, годов раскручена спираль,
И вспять тот путь не в силах одолеть я.
Другой писатель, как того не жаль,
Стал Герценом двадцатого столетья.
Но и сейчас надтреснутым набатом
Нас будит колокол, гудящий над Арбатом.
август 1990 г.
Бардам рукоплещут Лужники
Взялись за руки сцена и зал
“Дождались, дождались, мужики”, -
Так, наверно б, Высоцкий сказал
Свет прожекторов вместо костра
В пиджаки, не в штормовки одеты.
Все вы бардами были вчера,
Нынче значитесь в титрах – поэты.
Жаль, не все этих дней дождались.
Им признанье призванья – награда.
Так и кажется, из-за кулис
Они выйдут во время парада.
Вечера, вечера, вечера
Держат руку на пульсе планеты…
Все вы бардами были вчера –
Это больше, чем просто поэты.
(венок сонетов)
Жене на сорокалетие
– 1 –
Пусть средь зимы приснится лето, -
Та благодатная пора,
Когда прозрачны вечера,
Как строчки Тютчева и Фета;
Когда стоишь полураздета
При свете чахлого костра,
А воды быстрого Днестра,
Как поэтическая Лета;
Когда трава росой лоснится,
Когда тебе едва ль приснится
Мороз, что дерзок и жесток;
Когда лежит на водной глади,
Где тростники как на параде,
Благоухающий цветок.
– 2 –
Благоухающий цветок
Я ставлю в розовую вазу.
И в памяти всплывают сразу:
По камням скачущий поток,
Медео - лето и каток,
Подъем к Горельнику на базу
По вверх проложенному лазу.
Ночлег. Чуть теплый кипяток.
И над альпийскими лугами,
Покрытый вечными снегами,
Пик, что угрюм и одинок.
Спускаемся. Я в чайной чашке
Несу альпийские ромашки:
Хочу сплести тебе венок.
– 3 –
Хочу сплести тебе венок
Из стрел весеннего прострела,
Которыми земля пестрела
По берегам и вдоль дорог.
Там, где войны голодный рок
Ревел и выл остервенело,
Стоит не памятник, не стелла,
А чуть приметный бугорок.
На нем ни имени, ни даты -
Спят неизвестные солдаты.
И лишь два маленьких букета,
Весны подарок - сон-трава,
Как эти тихие слова
Из звонкострунных строк сонета.
– 4 –
Из звонкострунных строк сонета
Слов не изъять, не суесловь.
Они - как первая любовь
Надежда, вера для поэта.
Он будет вечно петь про это
И возвращаться вновь и вновь
К тем дням, когда младая кровь
Кипела буйством бересклета.
Когда брожу я слеп и глух
И что-то сочиняю вслух,
Ты не используй права вето.
Окончится мой странный сон,
Я буду к жизни пробужден
Лучом весеннего рассвета.
– 5 –
Лучом весеннего рассвета
Трепещет песня соловья
На тонкой ветке. Ты и я.
Знать наша песня не допета,
Когда весенняя планета
Нас манит в дальние края.
И эта наша колея
Не спрячется в болоте где-то.
Мы затерялись среди мшар.
Пока Земной беспечный Шар
Очередной свершит виток,
Лежим в палатке. Не беда.
Пускай кругом журчит вода,
Что к жизни пробуждает в срок.
– 6 –
Что к жизни пробуждает в срок?
Палатку оставляем рано:
Лоскутья серого тумана,
Висят в кустах среди проток.
Между камнями виден сток,
Но поздно, в дне зияет рана,
Вода из раны, как из крана,
Байдарка врезалась в порог.
А то идешь по грязной жиже,
Или под лед уходят лыжи,
А сколько раз я в чаще мок?
Но много ль нужно нам для счастья?
Любви, спасающей в ненастье,
Едва пробившийся росток.
– 7 –
Едва пробившийся росток. . .
Река весенняя резвится.
Она беспечна, словно птица,
Что подлетает на манок.
Мы с мужем Иры Бабинок,
Чтоб вам в реке не очутится
И, не дай бог, не простудится,
Три раза делаем челнок.
Вот все готово для ночлега.
На веточке повисла Вега-
Источник радости и света.
Но нет, не звездными лучами
Сырыми майскими ночами
Ты будешь, милая, согрета!
– 8 –
Ты будешь, милая, согрета
Пожаром пламенных страстей,
Что согревает до костей.
На свой вопрос не жди ответа:
Любовь не знает амулета.
И в век ракетных скоростей
Не жди космических гостей.
Любовь земная - не ракета.
Она в пространстве не витает,
А тонкой льдинкой в небе тает
И расцветает, словно роза.
Она дыханьем жарким пышет,
Небесный купол ею вышит
Сквозь призму звонкую мороза.
– 9 –
Сквозь призму звонкую мороза
Я вижу Жору Желдака,
Над Селигером облака,
Закат лимонный, как мимоза.
Мы в клубе местного колхоза
Даем концерт, дрожим слегка.
Легко ль играть без парика,
Но при наличии склероза?
И мы на бис, как на "ура!",
Орем: "Ни пуха, ни пера".
Вновь на лыжне… Метаморфоза -
Твоя нога обута в кед.
Терпеньем долгих зим и лет
Пусть одарит тебя береза.
– 10 –
Пусть одарит тебя береза
Своею снежной белизной,
Богатством скатерти лесной -
Наследством дедушки Мороза,
Пускай спасает от невроза:
Зимой, весной и в летний зной.
И пусть зеленый зонт резной
Минует майских гроз угроза,
Чтоб мы в сиреневом апреле
Твой пили сок и песни пели,
Чтоб в них вплетался голос твой,
Чтоб сладкими ночами мая
Ты нам шептала, обнимая
Весенней шелковой листвой.
– 11 –
Весенней шелковой листвой
Вдруг стали розовые почки.
Надели свежие сорочки
Кудрявый клен и дуб кривой.
Качает пьяной головой
Черемуха на островочке,
А соловьи поодиночке
Уж прочищают голос свой.
Люби, родная, утро года.
Его блаженная погода
Проносится, как птичья стая.
Ну а любовь - дитя природы,
Так сохрани ее на годы -
Она по осени - златая!
– 12 –
Она по осени златая,
Что ж золотая и пора.
У ног лежит монет гора.
Береза шепчет нам: "не та я.
Зимою ночи коротая,
Я вспомню эти вечера
И день, который был вчера.
Но надо жить всегда - мечтая.
В своем глубоком зимнем сне
Я буду думать о весне,
Дождусь весеннего тепла я".
Проснутся розовые почки
И вдруг проклюнутся листочки,
Под ветром в синем небе тая.
– 13 –
Под ветром, в синем небе тая,
Летит березовый листок.
Идем упрямо на восток.
Луна, такая молодая,
Висит, как будто запятая,
Меж облаков, как между строк.
От ветра прячемся за стог -
Приют раздольного Валдая.
Да, мной владеют три природы:
Любовь, поэзия , походы.
Я их бессменный вестовой.
И незнакома мне измена,
А ветер, разгребая сено,
Тебе шепнет, что я - весь твой!
– 14 –
Тебе шепнет, что я - весь твой,
В лыжне шуршащая поземка
У озера, где снега кромка
Прошита ржавою травой,
Когда стихает ветра вой,
И снег скрипит совсем негромко.
И вдруг… досадная поломка -
Плетусь последним, чуть живой.
Рюкзак, как камень давит плечи.
Идти, идти… еще не вечер,
А снег слепит снопами света.
Но стоит лишь прикрыть глаза -
Теплынь, июнь и бирюза.
Пусть средь зимы приснится лето!
– 15 –
Пусть средь зимы приснится лето -
Благоухающий цветок.
Хочу сплести тебе венок
Из звонкострунных строк сонета.
Лучом весеннего рассвета,
Что к жизни пробуждает в срок
Едва проклюнувший росток,
Ты будешь, милая, согрета.
Сквозь призму звонкую мороза
Пусть одарит тебя береза
Весенней шелковой листвой.
Она по осени златая
Под ветром, в синем небе тая,
Тебе шепнет, что я - весь твой!
1979, 2001 г.
